Пусть улочки, отходящие от Виа Ло Палаццо, серы и непримечательны, зато они ведут вниз. Здесь почти нет туристов — ну разве что пара-тройка из них, сосредоточенно рассматривающая название улицы, написанное на керамической плитке, и размышляющая над тем, как их сюда занесло и как им теперь вернуться обратно, к магазином, торгующими подарочными бутылочками лимончелло самых причудливых форм.
— Вот и пришли! — Люка останавливается у кованых ворот под вывеской «Ла Перргола» и жестом приглашает нас с мамой в потаенный сад с восхитительной солнечной террасой, оплетенной виноградной лозой — перегнись через край, и скатишься вниз, вниз до самой Марина Гранде, плюхнешься в воду, а вынырнешь уже вблизи Неаполя.
Герани в горшках, стоящие вдоль ограды, по цвету точь-в-точь сливочно-оранжевая помада от «Макс Фактор», которую любят сухонькие старушки. Мама сейчас пользуется чем-то похожим, но с блеском. Мне всегда казалось, что нужно иметь немалый апломб, чтобы краситься яркой помадой. Я предпочитаю нейтральный розоватый блеск, он, кроме того, еще и на вкус приятнее. Поверить трудно, что когда-то меня привлекали мертвенные оттенки: тускло-коричневый и бежевый. Мама тогда была в ужасе:
— Какой мужчина захочет целовать губы, будто покрытые засохшей глиной.
Моим любимым оттенком был цвет жженого сахара. Эта помада так сушила губы, что иногда во время разговора с них отшелушивались лепестки сухой кожи. Пармезана не надо, спасибо.
Мы не успеваем толком рассесться, как Люка уже отзывает к бару мужчина с пышными усами.
— Прошу прощения! — говорит Люка, и его место занимает официантка — она ставит на стол корзинку с пышным белым хлебом и бутылку густого зеленоватого масла.
— Aqua minerale? — спрашивает она.
— Si, — отвечаю я и добавляю: — Naturale. — вспоминая, как мама относится к пузырькам где- либо, кроме шампанского.
Я почти закончила переводить ей перечень закусок, как вдруг слышу радостный возглас:
— Синьорина Ким!
Рядом со мной появляется мужественный малыш из кафе-мороженого.
— Нино! — смеюсь я. — Пожалуй, не стоит нам больше встречаться — люди начнут судачить!
Он целует мою руку так, будто брал уроки у Лесли Филипса.
— Нино, я хочу познакомить тебя с моей мамой.
— Здравствуйте, молодой человек. — Мама несколько обескуражена.
— Здравствуйте, синьора, — отвечает он с куртуазным поклоном. Потом поворачивается ко мне: — Хотите, я помогу вам с меню?
Я улыбаюсь
— Я думаю, сегодня я справлюсь. Мне говорили, что здесь очень вкусные равиоли.
— Si, самые лучшие, — отвечает маленький знаток.
— Ты обедаешь один? — спрашиваю я, представляя, как он в смокинге и при галстуке отсылает вино назад, потому что оно отдает пробкой.
— Нет, мой дядя здесь хозяин. И еще… — добавляет он, оглядываясь. — Я жду отца.
— Который пьет двойной эспрессо?
— А! Вот и он!
Я поднимаю глаза и вижу, как Нино самозабвенно прижимается к обнимающему его Люка.
14
У меня такое ощущение, будто я, нырнув и задержав под водой дыхание, пытаюсь решить математическое уравнение. Люка плюс Нино равно отец плюс сын. Но на кого надо помножить Люка, чтобы получился Нино? К счастью, рядом мама, она приходит мне на помощь и задает тот вопрос, на который я неспособна решиться. Что-то вроде «Подумать только, ты женат?» или «И где же твоя жена?». Какое-то мгновение я еще цепляюсь за надежду, что он — отец-одиночка, но нет, существует миссис Аморато. Она сейчас в отъезде, улаживает какие-то семейные дела.
Я сижу на стуле, но мне кажется, что я стремительно падаю, погружаюсь в невесомость. Именно сейчас боль от всех моих разочарований достигла пика. Люка рассказывает, что миссис Аморато нет уже больше месяца. Он не знает точно, когда она вернется. Я же невольно думаю, а что, если она вообще не вернется? Но я не привыкла баловать себя подобными мыслями.
Брак для меня всегда был священен — вмешиваться запрещено. Стоп — красный свет. Хотя многие, конечно, считают его желтым. Эти приостанавливаются: «Ах, женат? Черт. Ну, тогда я…» Не мой стиль. Даже если у парня просто есть девушка, он для меня уже решительно неприкосновенен. Правда, надо признать, что такой подход исключает из списка слишком многих мужчин. По этому поводу один из моих самых благонравных друзей (терапевт по профессии) сказал мне пару месяцев назад:
— Очень может быть, что уже настал тот момент, когда тебе придется украсть мужчину у другой женщины.
Наверное, на моем лице отразились отвращение и ужас, потому что он тут же стал оправдываться:
— Ей-богу, я же не предлагаю тебе ее прикончить!
Но разницы я здесь не видела.
Нино постоянно требует моего внимания, так что я имею возможность не встречаться глазами с Люка, и это, надеюсь, выглядит довольно естественно. Я притворяюсь, будто не могу отличить пасту fisilli от radiatore.[66] —но это так, чтобы подзадорить Нино. В действительности я настолько опустошена, что мне приходится погонять себя воображаемым кнутом, чтобы не выпадать из разговора. Самой удивительно, насколько я еще девочка. Мужчина не позволил бы своему рассудку обольститься на пустом месте, не правда ли? Ведь Люка не давал мне никаких надежд, не делал никаких намеков, дескать, я ему нравлюсь, — а я сочинила целую историю, даже не поинтересовавшись, может ли он быть ее героем. Зачем я причинила себе такую боль?
Я пытаюсь мыслить рационально, но понимаю, что реагировала на Люка совершенно бессознательно. У меня голова закружилась от восторга, когда я почувствовала, что мне опять кто-то нравится. Непонятно только, почему я испытываю столь глубокое чувство потери, если учесть, что мы знакомы с Люка меньше четырех часов. Не значит ли это, что страдать мне суждено недолго? Говорят же люди — чтобы забыть, требуется половина того времени, что ты была влюблена. Если так, то, глядишь, к десерту рана затянется.
Как бы там ни было, неразумно предполагать, что охладеешь к человеку, если сидишь с ним за одним столом. Я, конечно, успокоюсь, но дайте мне хотя бы несколько часов побыть одной.
— Вы вернетесь в магазин? — спрашивает Люка, расплатившись.
— Вряд ли. Я, пожалуй, навещу сегодня могилу отца, — говорит мама.
— Ким?
— Я иду с ней, — спешу я ухватиться за хороший предлог.
— Ты уверена? — спрашивает мама.
— Конечно, если ты не против. — В нормальном состоянии из меня едва ли получился бы приличный посетитель кладбища, но именно сегодня я готова рыдать и биться головой о землю.
— Я буду рада, если ты пойдешь со мной.
Мы уже собираемся вставать, но тут человек с пышными усами, который оказался братом Люка и дядей Нино, приносит тарелочку с маленькими шоколадками в фольге.
— Baci! Ким их очень любит! — радуется мама. — Даже я знаю, что «Baci» — это поцелуй. Такое слово не забудешь!
Нино протягивает мне свою шоколадку.
— Это тебе! — говорит он таким тоном, будто дарит мне бриллиант.
Я отправляю шоколадку в рот, а потом наклоняюсь, прижимаюсь бледной щекой к его смуглому личику и легко его целую.
