сверточек.
— Что это? — спрашиваю я.
— Подарок, — улыбается Тайлер и легко целует меня в губы. — До свидания.
— Он что, поцеловал тебя? — визжит Клео.
Я зажимаю трубку рукой и смотрю ему вслед. Тайлер садится в машину, оборачивается и машет на прощание рукой.
— Ким! Ким! Ты где! — Голос Клео пробивается сквозь мои сжатые пальцы.
— О боже! — выдыхаю я. чувствуя себя пойманной врасплох.
— Что он тебе подарил?
— Погоди, я открою. — Я прижимаю трубку плечом к уху. разворачиваю бумагу и открываю оказавшуюся внутри свертка коробочку.
На темно-синем бархате пристроилась пара жемчужных сережек-гвоздиков, инкрустированных россыпью малюсеньких бриллиантов в форме пяти континентов.
Я ошеломлена и чувствую себя немного виноватой. Может, я слишком пренебрежительно обошлась с Тайлером? Он был так настойчив, но что я могла сделать? Он ни в какое сравнение не идет с Люка.
Я описываю Клео сережки. — Так, все! Я еду в Италию. Здесь ничегоподобного никогда не случается.
Как бы я хотела, чтобы Клео отпросилась с работы и приехала на Капри. Но пока Гарет не придет за своими фотографиями, ее не уломать.
— Мне пора, — с сожалением говорю я. — Автобус пришел.
— Держи меня в курсе, — отвечает Клео и добавляет: — Подумать только, когда ты наконец сюда вернешься, тебе столько всего придется наверстывать — «Элли Макбил», «Западное крыло», «Домашний фронт», «Холлиоакс», «Десятка лучших сестер на ТВ», «Звезды и их неудачные прически».[92] Я все это записала, а кроме того, был еще один триллер с Кэролайн Квентин…
Я сижу в автобусе, который направляется к Капри-Таун, и перед моим мысленным взором проносятся образы телевизионных программ. И это все, что я там оставила? Программы о чужой жизни, чужих взаимоотношениях, чужих прическах? Пара. сидящая впереди меня, обсуждает путешествие в Помпеи.
— Все они шли куда-то по делам и вдруг застыли на века, как замороженные. — говорит женщина.
Я представляю себя дома, в Кардиффе, — если бы произошло извержение вулкана, я бы до скончания времен застыла на диване, с пультиком в одной руке и журналом «Хит» в другой. От этой мысли я начинаю задыхаться. Я выглядываю в открытое окно и жадно хватаю ртом воздух. Автобус поворачивает, и передо мной открывается весь Капри. Как я могу покинуть это великолепие?
Я не хочу возвращаться.
Никогда.
36
— Как игра? — спрашивает мама, когда мы встречаемся с ней в нашей комнате в отеле.
— Ничья. Два-два, — отвечаю я отвернувшись, чтобы она не увидела моего лица.
— Интересно. Люка сказал, они победили. — Мама выглядит озадаченной.
— Может быть. У них здесь ничью считают победой, — выдаю я.
— Он сказал, что счет был три-один. Я прикусываю губу.
— А знаешь, что еще интереснее?
— Что? — Я украдкой смотрю на маму.
— Таня сказала, что они проиграли пять-два. Я холодею.
— Таня?
— Да, она зашла в магазин около половины пятого.
— Вот как…
— Она сказала, что не видела тебя на стадионе. Сердце выпрыгивает из груди.
— Ну. я…
— И, судя по выражению лица Люка, его там тоже не было.
Я в ужасе смотрю на маму широко открытыми глазами.
— Нет, я не поймала его на этом. Я нервно перевожу дух.
— Ты из-за него хочешь остаться?
— Что ты имеешь в виду?
— Ким. все нормально — ведь мне не к лицу читать тебе морали, правда?
Она права, но все-таки…
— Не нужно никаких признаний. — говорит мама, открывая шкаф, чтобы подобрать одежду на вечер. — Не понимаю, как я раньше не заметила. Бедняга Тайлер — у него не было никаких шансов.
Я сажусь на кровать и пытаюсь собраться с мыслями. Мне хочется кричать «Это не то, что ты думаешь!» или «Между нами происходит нечто совершенно особенное!», но все это звучит так избито.
— Только подумай хорошенько, прежде чем увязнуть в этой истории. — говорит мама и исчезает в ванной в облаке душистого пара.
Я никогда раньше не обсуждала с мамой интимные подробности моей личной жизни. (Когда я говорю «интимные подробности», я имею в виду эмоциональные взлеты и падения, а не физический аспект. Это-то никогда не станет предметом дискуссии.) Поэтому, когда мы садимся ужинать и я замечаю, что мне трудно не говорить с ней о Люка, я понимаю, что что-то изменилось. Впервые я хочу, чтобы она посоветовала мне. как пересилить то. через что мне приходится проходить. Я говорю себе, что было бы глупо не воспользоваться житейской мудростью матери, учитывая ее опыт в подобных делах, и — когда приносят второе — я решаюсь затронуть эту тему.
— Как ты думаешь, если ты и вправду останешься в магазине, ты и дальше будешь работать с Люка? — спрашиваю я. нарезая эскалоп.
— Не вижу причины что-то менять, — пожимает плечами мама. — Мы неплохо сработались.
Я отпиваю вина.
— Надеюсь, я не заставила тебя почувствовать неловкость — ну, зная…
— Нет, совсем нет. — Мама качает головой.
Она не кусается.
Я не знаю, с чего начать.
— Он мне очень нравится, — просто говорю я.
— Я знаю, милая.
— Мне кажется, он чувствует то же самое, — продолжаю я, избегая конкретных заявлений. — Но это сложно…
Мама кладет вилку и нож.
— Я знаю, ты терпеть не можешь, когда я вмешиваюсь в твои дела, поэтому постараюсь держаться подальше.
— Нет! Пожалуйста, не надо! — вскрикиваю я.
Мама недоумевает.
— Мама! Я совершенно не понимаю, что происходит. Больше всего на свете я хочу быть с ним, но не представляю, как этого добиться. Я не знаю, правильно ли я говорю и поступаю… Я не знаю, нужно ли мне драться за него или…
Мама накрывает мою ладонь своей и говорит:
— Все будет хорошо.
Я поднимаю на нее глаза. Мне было отчаянно необходимо услышать, что все будет хорошо. Пусть это «хорошо» случится и не сейчас, а потом…
— В каком-то смысле ты над этим уже не властна. То есть, может, ты и готова сделать шаг навстречу, но, чтобы что-то случилось, к этому должны стремиться оба. Но даже если он этого хочет, обстоятельства
