манер. Никогда не чинят вреда ни печке, ни бочонкам, ни владельцу. А чужие крушат все, что под руку попадается.
Так вот о ванне. За те пятнадцать лет, что она стоит в своем углу под окороками и сушеными травами, ею пользовался только Редро Пиль, да и то не сам мылся, а замерзшую овцу отогревал. Но ванна — это ванна, и с ней тоже Гуль расставаться не собирался. Мало того что она блестит, как новенький грош, освещая своими боками темный прежде угол, так ею еще и похвастаться можно.
Она годится, чтобы отогреть обмороженную конечность, охладить лихорадящего больного и устроить серную купель страждущим от клешей, золотухи и дурной болезни. Гуль, преисполнившись нежности и гордости, похлопал ее по изогнутому ободу, и его острый хозяйский глаз сразу засек красноречивые голубые пятнышки на меди. Его объемистый мягкий живот даже колыхнулся от огорчения.
Зелень!
Десми клялась, что чистила ее на прошлой неделе, но Гуль-то видел, что к ванной добрый месяц рук не прикладывали. От этой девчонки последнее время одни неприятности. Драки между ее ухажерами еще можно стерпеть, девичьи капризы тоже, но неряшество в таверне он допустить никак не мог. Надо поговорить с дочкой серьезно, а то у нее голова закружилась от собственной красоты.
— Десми! — позвал он, задрав голову к оштукатуренному дубовому потолку. — Спустись-ка, дочка, сюда!
Никакого ответа — а ведь полдень на дворе! Гуль перевел взгляд с потолка на ванну. Можно, конечно, подняться и самому привести Десми, но пока он будет этим заниматься, таверна не откроется и ванна чище не станет.
Это решило дело. Гуль достал из-под своего знаменитого прилавка кровавого дерева корзину с жесткими и мягкими тряпками, щелок, сосновый воск, пемзу в порошке, белый уксус. Дочь он любил и лелеял, но ванну тоже очень ценил.
Он не слышал, как вошла эта женщина. Он стоял на коленях и счищал с ванны зелень, когда чей-то голос произнес:
— Тут лучше подходит молоко с фосфором, а если еще протереть потом медь тунговым маслом, то зелень долго не пристанет.
Гуль Молер повернул голову и увидел маленькую, хотя скорее среднего роста женщину лет так тридцати. Первым, что он испытал, было разочарование.
Золотые переливы ее голоса обещали нечто из ряда вон, незнакомка же оказалась неприметной, одетой в бесформенное серое платье.
— Извините, что отвлекла вас. Дверь была открыта, я и вошла.
Гуль Молер посмотрел на дверь. Ведь он как будто еще не открывал щеколду?
— Я хотела постучать, но потом сказала себе: «Почтенный владелец этого заведения, должно быть, занят делом — зачем же я буду его отрывать?»
Гуль Молер отложил тряпку, поправил воротник и выпрямился, начисто забыв о щеколде.
— Очень любезно с вашей стороны, барышня.
Сперва ему померещилось, что волосы у нее с проседью, но теперь он разглядел их пепельно-русый цвет. Она учтиво кивнула в ответ на его слова.
— Благодарю вас, но вы ошиблись, назвав меня барышней. Я вдова.
— Мне жаль это слышать, сударыня. Могу я предложить вам рюмочку наливки?
— Я не пью спиртного.
Гуль помрачнел. Опыт научил его не доверять трезвенникам.
— Ничего такого, что крепче вина.
Гуль с облегчением вздохнул. Вдове умеренность только к лицу.
Выйдя из-за прилавка с двумя кубками красного вина на липовом подносе, он был вознагражден зрелищем вдовы, стоящей на коленях и начищающей его медную ванну.
— Надеюсь, вы не станете возражать, — сказала она, продолжая полировать металл движениями столь плавными и твердыми, что Гуль помимо воли ощутил любовное томление. — Мне подумалось, что у такого почтенного и занятого человека, как вы, есть много дел и помимо чистки меди.
— Обычно это делает моя дочь, но...
— Но она в таком возрасте, что больше занимается собой, чем таверной.
— Истинная правда, — вздохнул Гуль.
Он так и не понял, какого цвета у этой женщины глаза, но заметил, как они потемнели.
— Вам с дочерью просто необходима какая-то помощь на несколько дней в неделю. У молодой девушки свои девичьи заботы, и упрекать ее за это нельзя. А у вас как у хозяина есть, разумеется, дела поважнее.
Гуль кивнул. Не то чтобы его в «Погонщике Джеке» обременяли какие-то важные дела, но ему было приятно с ней соглашаться.
— С лишней парой рук по вечерам вы с дочерью будете меньше уставать.
Смекнув внезапно, куда она клонит, Гуль поставил поднос на ближайший стол. Он почувствовал себя одураченным.
— Я не могу вас взять, сударыня. Мы с дочерью всегда управлялись вдвоем с тех пор, как жена умерла. Работнице мне платить нечем — доходы не те.
— А я столько хорошего слышала о вашей таверне, — огорчилась женщина. — И теперь, когда я своими глазами увидела вашу прекрасную ванну и замечательный помост для музыкантов... — Она отложила тряпку и встала. — Что ж, пойду, пожалуй.
Гуль перевел взгляд с нее на ванну, блестевшую ярче, чем в тот день, когда Риз Танло привез ее из Иль-Глэйва. Даже рельеф у колец для переноски был очищен от всех прежних напластований. Адесми становится просто несчастьем — взять хоть прошлую ночь, когда Бурдал Рафф пнул промеж ног Клива Вита за то, что тот не так на нее посмотрел.
Взгляд Гуля снова обратился на женщину. С ее наружностью драться из-за нее никто не станет, и в то же время она не столь безобразна, чтобы отпугивать посетителей. Притом сразу видно, что она честная и работящая.
— Я буду платить тебе пять грошей в неделю. — Гуль покраснел, назвав эту никчемную сумму.
— Согласна. — Женщина, рост которой показался ему небольшим, вдруг сделалась высокой. — Займусь-ка я столами — слишком много воску на них наляпано. А потом приколю передник и буду подавать тем, кто придет перекусить. К вам ведь со всех Трех Деревень люди приходят, правда?
— Правда.
— Вот и хорошо. — Женщина улыбнулась, показав совершенно сухие зубы. — Меня зовут Магги. Магги Море.
Аш держала сначала на север, потом на северо-запад. Доехав до Волчьей реки, она направила коня в черную ледяную воду и послала вплавь. Лохматый меринок с крепкими ногами и длинными, как у мула, ушами, воды не любил, но Аш до этого не было дела. Будь у нее хлыст, она подстегнула бы его. Она не могла позволить себе остановиться и подумать. Если она задумается, то, чего доброго, повернет назад к перевалу, чтобы сосчитать убитых ею людей. Если задумается, то вынет ноги из стремян, соскользнет с седла и предоставит этим темным водам унести ее ко всем чертям.
Сильное течение и так пронесло их на целую лигу вниз. Аш держала руку в воде, следя за причудливой игрой света. Подол платья плыл за ней, пропитываясь водой и темнея. Холода она, как ни странно, не чувствовала. Одно чувство повело бы за собой другое, поэтому было лучше вовсе ничего не ощущать.
Выбравшись на северный берег, Аш спешилась и сняла с коня мокрое седло. Мерин отряхнулся, мотая гривой и взбрыкивая задними ногами. Аш посмотрела на небо. Буря давно прошла, и тени от предвечернего солнца тянулись на целые лиги. Даже ветер улегся, и слышно было, как потрескивает лед на далеких прудах.
Местность к северу от реки была труднопроходимой. Выше по реке виднелись дубравы, зеленые луга, яблоневые сады и темная возделанная земля. Ниже, куда Аш направлялась, росли хвойные деревья и торчали мшистые скалы. На северо-западном горизонте стояли рыжевато-зеленые смолистые сосны, которые берегут свои семена всю жизнь, храня их на случай гибели или лесного пожара. На юго-западе Аш, оглядываясь назад, видела темно-зеленый палец Ганмиддишской башни. С ее вершины змеился черный дым
