приказание Дрея. Корби Миз с вмятиной на голове спросил Дрея о чем-то. Тот подумал, как всегда, и только потом ответил. Корби кивнул и ушел.
Анвин взглянула на него с немым вопросом на своем лошадином лице, и Дрей вместо ответа поднял вверх свою и Эффи руки. Эффи не поняла, о чем речь, но Анвин, как видно, поняла, потому что довольно кивнула и потащила поднос с пивом и лепешками сидящим на полу молотобойцам.
— Пошли, — произнес Дрей и повел Эффи через толпу воинов и женщин к молельне.
— Бладд теперь угрожает Крозеру...
— Сто дхунитов полегло...
— Надо будет заключить договор с Гнашем, чтобы они пропустили нас.
— Корби оттащил его от трупа, и с тех пор он не сказал ни слова. Его сердце осталось вместе с братом- близнецом.
— Нет, Анвин, займись сначала Рори — это всего лишь царапина.
Эффи, шагая рядом с Дреем, ловила обрывки этих тихих разговоров. Теперь они вступили в настоящую войну, и дружина вроде этой, которой командовал Корби Миз, каждый день отправлялась куда-нибудь из круглого дома. Две ночи назад бладдийцы, нарушив границу у низинной сторожевой стены, перебили дюжину издольщиков. Эффи видела их тела — их привез Орвин Шенк с сыновьями. Одна из шенковых собак нашла в снегу живого младенца. Орвин сказал, что мать закутала ребенка в овчину и спрятала в сугроб рядом с их домом, когда налетели бладдийцы на своих боевых конях. Теперь малыша нянчила Дженна Скок. Орвин принес его прямо к ней, сказав, что в мальчугане с таким стойким сердцем и такими крепкими кулачками непременно должно быть что-то от Тоади. Все кормящие матери клана снабжали ребенка молоком.
Эффи много думала об этом ребеночке, закопанном в снегу. Ей хотелось спросить Орвина, которая из собак его нашла, но он был такой важный и злой, что она не посмела.
Дрей ввел Эффи в дымную темноту молельни и велел посидеть на одной из каменных скамеек, а сам пошел к камню. Двое мужчин из его дружины уже стояли там на коленях, касаясь мокрого камня лбами. Они молчали. Дрей нашел себе место около них и тоже надолго замолчал: он шел бок о бок с богами, как говорил Инигар.
Эффи изучила священный камень хорошо, лучше всех, кроме Инигара Сутулого. Она много времени проводила здесь, свернувшись под верстаком Инигара, и рассматривала камень. У камня было лицо. Не человеческое, для человеческого на нем было слишком много глаз, но он мог видеть, слышать и чувствовать. Сегодня камень был печален и мрачен. В глубоких, подернутых соленой коркой яминах-глазах блестели маслянистые слезы, в темных щелях-ртах стояли серые тени, и даже новая трещина по всей длине, которую все называли дурным предзнаменованием и знаком грядущей войны, напоминала глубокую морщину на шее дряхлого-предряхлого старца.
Эффи быстро отвела взгляд. Она не могла видеть эту трещину без того, чтобы не вспомнить о Райфе.
Амулет сказал ей, что он уедет, втолкнул в нее это знание через ладони.
Он должен уехать, сказал амулет. Эффи знала, что так будет, еще до того, как Райф вернулся с Дороги Бладдов. Порой ей хотелось рассказать об этом Дрею, чтобы облегчить его душу, но она не находила слов. Дрей сердился не только на Райфа, но и на Ангуса, что тот увез Райфа с собой. Он теперь не называл Ангуса дядей, а говорил «этот Ангус Лок». Эффи нахмурилась. Неделю назад она видела, как Дрей стоит у главной двери и смотрит на юг. Сначала она подумала, что он глядит, прошла ли буря, но потом поняла по его лицу, что он высматривает Райфа... хотя Рейна сказала ему, что Райф больше не вернется.
У Эффи все сжалось внутри, и рука поползла к платью с амулетом. Камень теперь стал холодный и безжизненный, как впавшая в спячку мышь. Так лучше — он ведь никогда не говорит ничего хорошего. Вдруг он скажет, что Дрей тоже уедет?
— Пойдем, малютка. — Дрей поднялся тяжело, не опираясь на священный камень. Прогулка с богами что-то отняла у него — он выглядел усталым, старым и еще более озабоченным, чем прежде.
Эффи нашла его руку в дыму.
— Дрей.
Брат и сестра, оглянувшись одновременно, увидели Инигара Сутулого, вышедшего из мрака по ту сторону камня. Лицо ведуна стало серым от пепла, опаленные в знак войны рукава и подол чернели. Темные глаза лишь мельком взглянули на Эффи, но она знала, что Инигар видит ее насквозь — он все знал про Севрансов.
— Инигар. — Дрей закрыл глаза и коснулся обоих век. — Корби говорит, ты храбро сражался и принял командование на себя, когда пал Кулл Байс.
Дрей промолчал. Эффи знала, что похвалы смущают его, но не этим объяснялась суровость его лица и взгляда. Когда это Инигар успел поговорить с Корби? Когда Эффи видела молотобойца последний раз, он требовал у Анвин еще пива.
— Ты должен оставить прошлое позади, — сказал Инигар. — Забыть все, что было. Клану нужны такие люди, как ты. Не позволяй горечи отнять у тебя силу. Что есть, то есть. Если будешь думать о том, что могло бы быть, призраки прошлого сожрут тебя. У них острые зубы, и ты ничего не почувствуешь, пока они не доберутся до мозга костей. Оставь их за собой. Медведи назад не оглядываются.
— Ты сам не знаешь, о чем говоришь.
Эффи затаила дыхание. Так с ведуном никто не разговаривал — никто. Инигар покачал головой, стряхнув с себя эти слова, точно дождевые капли с тулупа.
— Мой покровитель — ястреб, Дрей Севранс, и я вижу то, чего не видит медведь. Не думай, что я не знаю того, что случилось на Дороге Бладдов. Не думай, что я снимаю с тебя вину. Но знай: что сделано, то сделано, и меня заботит лишь то, что будет потом.
Дрей потер щеку и сказал устало:
— Мне надо идти. Не беспокойся обо мне, Инигар. Я знаю, что мое место в клане.
Инигар кивнул.
— Ты выбросил клятвенный камень?
Дрей повернулся спиной к ведуну и ответил:
— Да.
Эффи, идя к выходу из молельни, чувствовала, что Инигар смотрит на них. Дрей все время молчал, пока они ходили на кухню за хлебом и мясом. Однажды он поморщился, потревожив какое-то больное место, и не сразу переборол боль.
— Давай найдем какое-нибудь тихое местечко и поедим там, — сказал он.
— Можно пойти на огород. Там тихо, стены высокие, и ветер туда не задувает. — Дрей кивнул, и Эффи слегка заволновалась. Ей очень хотелось, чтобы Дрей одобрил ее выбор.
На огороде, маленьком клочке земли позади круглого дома, выращивались травы. Высокие стены круглый год перекрывали туда доступ холодным ветрам, и кто-то поставил там пару кирпичных скамеек, чтобы в этом уютном уголке можно было сидеть. Огород выходил во владения Анвин, и каждая снежинка, посмевшая залететь туда, выметалась, не успев осесть. Анвин стоило только взглянуть на Длинноголового, чтобы тот сразу побежал расчищать снег, — она на многих мужчин оказывала такое действие, как заметила Эффи.
Жесткая кормовая капуста там больше не росла — Дагро Черный Град запретил сажать ее, обозвав дурнолистом. Эффи она нравилась, хотя жевать этот овощ и правда приходилось долго. Теперь Анвин растила там травы вроде лука-порея, полыни и белой горчицы. Все их к зиме убрали, и на грядках не осталось ничего, кроме перекопанной земли.
Эффи шла вдоль наружной стены круглого дома с бьющимся сердцем. Она старалась смотреть себе под ноги, но порой забывалась и взглядывала на север, где лежали Пустые Земли и Великая Глушь... пространства без конца и края. Только заперев за собой огородную калитку и ограничив свой мир до кусочка земли, который могла обойти за минуту, она почувствовала себя в безопасности.
Дрей сел на ближнюю скамью, а Эффи, еще не отдышавшись от быстрой ходьбы, заняла вторую, напротив него. Она следила, как брат оглядывает огород, пытаясь разгадать выражение его лица. Ива в дальнем углу проскрипела на ветру, как разболтанная ставня.
— В последний раз, побывав здесь, я получил трепку от Анвин. Я метал копье за конюшней, а ветер
