Она вскинула руку, чтобы ощупать ранку, и почувствовала какое-то движение в воздухе. Время будто замедлило своей бег: ветер на миг утих, и лошади наемников попятились в страхе. Мерцающий воздух сгустился и сбил всадников наземь. Опавшие листья взвились с земли, молодые деревца вырвало с корнем, а с больших посыпались ветки.
Вихрь нес наемников назад. Одного ударило о ствол, и он сломал себе шею, другой проткнул себя своим же копьем. На третьего упада его лошадь; отчаянно барахтаясь на земле, животное снесло копытом череп всаднику. Мелли вцепилась в руку Джека — рука была холодная и твердая, как дерево. Мелли потянула его прочь, но не смогла сдвинуть с места. В испуге она затрясла его:
— Джек, пойдем скорей отсюда. — Ответа не было. Он стоял неподвижно, уставясь вперед, и лицо его блестело от пота. — Джек, прошу тебя, очнись! — Она тряхнула его что было сил, несмотря на боль в руке. Он повернулся к ней, и она испытала великое облегчение. — Пойдем, Джек, пойдем. — Он смотрел на нее пустым взглядом, как будто не узнавал ее. Мелли, торопливо увлекая его за собой, все же не утерпела и оглянулась: люди и кони лежали на земле мертвые или истекающие кровью. Один уползал прочь, волоча за собой неподвижную ногу. Ветер совершенно утих, только дождь лил не переставая. Мелли дрожала, не желая думать о случившемся и о том, почему убийственный вихрь не тронул их с Джеком.
Держа Джека за руку, она стала спускаться с ним вниз. Его куртка насквозь пропиталась кровью. Мелли решила идти к восточной дороге — им требовались помощь и пристанище, которых они не могли найти в лесу. Мелли сознавала, что это опасно, — но только там, на дороге, кто-то мог их спасти.
Тавалиск облачался в свой самый торжественный наряд. Изгнание им рыцарей встретило столь широкое одобрение, что город устроил шествие в его честь. Рорнцы обожали всяческие зрелища и ожидали от своих владык подобающей пышности в торжественные дни. Когда-то давно Весней, тогдашний первый министр, вышел к народу в простом сером платье, без всяких украшений и даже без шапки. Рорнцы восприняли это как смертельную обиду — ведь они-то вырядились в свои лучшие одежды. Министр своим будничным нарядом показал им, сколь мало ценит их мнение. Негодующая толпа стащила злосчастного Веснея с коня и забила насмерть.
Самое смешное заключалось в том, что Весней думал польстить горожанам, выказав себя человеком бережливым и дав понять, что он не тратит выплачиваемые ими налоги на никчемные безделушки. Тавалиск лучше понимал рорнцев. От своих вождей они требовали только одного: чтобы те блистали роскошью и великолепием, уделяя горожанам часть своего блеска. Рорн был богатейшим городом Обитаемых Земель, и народ желал, чтобы его правители олицетворяли собой это богатство.
Швея делала последние стежки, зашивая на архиепископе камзол ярко-желтого шелка, а Тавалиск тем временем заглядывал ей за вырез. Тут в дверь постучали, и вошел Гамил.
— А, Гамил! Я как раз думал, когда же ты принесешь крошку Коми навестить меня. — Тавалиск недавно завел себе кошку. Это коварное существо занимало его целиком, поэтому собачку он отдал Гамилу — у архиепископа хватало в сердце места лишь на одного любимца. Но он сильно подозревал, что секретарь либо убил собачку, либо выбросил ее на улицу, и виноватый вид Гамила только усугубил подозрение.
— Я принесу его, как только он поправится, ваше преосвященство, — он прихворнул.
— Непременно, Гамил, — я тебе напомню об этом через несколько дней. Мне отрадно думать, что мой милый Коми обрел хозяина, который так хорошо о нем заботится. Не так туго, девушка! Я не хочу походить на колбасу, которая вот-вот лопнет. После шествия будет пир, надо и для него оставить место. Ну, Гамил, какие новости ты принес мне сегодня?
— Весть о том, что вы изгнали рыцарей, дошла до Марльса.
— И как же сей злополучный город воспринял эту весть?
— Народ вышел на улицы, ваше преосвященство, требуя от своих властей последовать вашему примеру. Марльс тоже не питает любви к рыцарям Вальдиса.
— Превосходно, Гамил. И неудивительно — уже давно поговаривают, что это рыцари занесли в Марльс чуму.
— Ваше преосвященство проявили большую предусмотрительность, распространив этот слух.
— Это разумнее всего — натравить своих соперников друг на друга. Я бы сам с большим удовольствием посеял в Марльсе чуму, если б мог.
— На этой неделе я ожидаю известий из Тулея. Ваш эдикт должен уже дойти и до них.
— Да, мне всего интереснее, как воспримет указ Тулей. У них с рыцарством давние связи. Но Тулей, как почти все города в наше время, живет в страхе: он боится вторжения, боится чумы, боится лишиться доходов. Я буду пристально следить за Тулеем. — Тавалиск подвинулся на шаг, чтобы взять кисть винограда, наступив при этом на руку швее, подрубавшей теперь его плащ. — Раз уж у нас зашла речь о славном городе рыбаков — что слышно о нашем рыцаре?
— Несколько дней назад, ваше преосвященство, он был замечен на подходе к городу — он шел вместе с мальчиком, который раньше следовал за ним.
Архиепископ полюбовался собою в зеркале.
— Его девка все еще у нас?
— Да, ваше преосвященство. Но позвольте почтительно заметить вам, что рыцарь не скоро вернется в Рорн.
— Ах, Гамил, у тебя удручающе короткая память. Минуту назад ты восхвалял мою предусмотрительность. Я буду держать эту девку сколько потребуется: месяцы и годы. Я знаю, что в конечном счете она нам пригодится, — а Рорн уж как-нибудь обойдется без одной из своих шлюх.
— Если это все, я попрошу вашего позволения удалиться, ваше преосвященство. Мне тоже надо подготовиться к шествию.
— Я бы на твоем месте не трудился переодеваться, Гамил. Коричневый цвет тебе очень к лицу.
Таул проснулся от криков на улице. Он протер глаза и подошел к окну поглядеть, в чем дело. На улице толпился народ, выкрикивая что-то и размахивая флагами. Таул похолодел, разобрав эти крики:
— Долой рыцарей! Пусть убираются из нашего города!
На глазах у него толпа подожгла знамя с эмблемой ордена — кольцом внутри кольца. Люди, глядя, как оно горит, кричали «ура» и смеялись, а потом повалили по улице к центру города.
Таулу не хотелось верить собственным глазам и ушам. Впервые он осознал до конца, сколь велика враждебность к его ордену. Как случилось, что былое уважение сменилось ненавистью? Почему люди так ополчились на рыцарей?
— Мальчик! — потряс он спящего Хвата. — Я пойду завтракать один. Не выходи из комнаты, пока я не вернусь.
— А как же мой завтрак?
— Не приставай. Я скоро приду. — Таул спустился вниз, решив выяснить причину волнений.
В общем зале за едой и выпивкой сидело немало народу. Таул подсел к какому-то человеку, который довольно подозрительно взглянул на него и стал собирать посуду.
— Прошу вас, сударь, не уходите из-за меня. Я не хочу причинять вам беспокойства.
Незнакомец, услышав учтивую речь, успокоился.
— Вы уж простите мое невежество, но ваш вид невольно внушает...
— Зачем же судить о человеке по его росту? Даже маленький человек может иметь при себе большой нож, — привел Таул известную среди путешественников пословицу. Таул был на добрую голову выше большинства мужчин и уже привык, что людям от его вида становится не по себе.
— Вы преподали мне урок, молодой человек, и за это я должен вас угостить. — Горожанин кликнул девушку-служанку и заказал ей принятый в Тулее утренний напиток — эль с козьим молоком.
— Вы, часом, не видели толпу, которая собралась у гавани? — Таул поморщился, отпив глоток, — он вырос на болотах и не питал любви к козьему молоку.
— Как же, видел. Плохо дело, — устало покачал головой тулеец. — А все из-за проныры архиепископа. Он только что изгнал рыцарей из Рорна.
— Когда это он успел? — небрежно спросил Таул.
— Я только сегодня услыхал об этом. У нас тоже нашлись такие, которые хотят этого же.
— Те, что шумят на улицах?
Собеседник Таула беспокойно огляделся.
