За домами глухо ухнул взрыв, донесся слабый, задушенный стенами крик. И хоть был он подобен комариному писку, ясно слышалось, как человеку больно. Иван дернулся, чтобы бежать туда, на крик, но другой взрыв рванул ближе, и он шатнулся к Нине, оттеснил под арку, прижался всем телом, заслонил. И вдруг почувствовал под рукой ее тугой живот, отстранился.
— Ты чего? — смущенно спросила Нина.
— А ты?… Я все спросить хочу…
Она прижалась к нему.
— Я тебе говорила: у нас будет…
— Меня же, сколько не было.
— Дуралей! — Нина засмеялась. — Так уж скоро восьмой месяц.
— Не может быть!… В такое время!…
Он сам не понимал, что говорил. Ошарашила его эта новость. Ошарашила почище, чем в тот раз, осенью, когда он попал в медсанбат, и Нина пришла к нему чистенькая, умытая, в белом халатике. Тогда он будто тонуть начал, так не хватало воздуха, и понял, что девчонка эта для него всё.
— Как же быть-то, как же… война ведь…
— Природе все равно — война не война.
— Тебе надо уехать. Все ведь может быть…
— Теперь везде все может быть.
— А мне-то как?… Что мне-то?…
— Чего тебе, воюй, знай. Теперь уж это мое дело.
Нина снова засмеялась, и он вдруг почувствовал себя перед ней маленьким, никчемным. Но все взбунтовалось в нем от такой мысли, он начал лихорадочно соображать, что бы такое сделать важное для Нины, чем бы помочь. Всплыло в памяти самоуверенное заявление младшего лейтенанта — «Я знаю, что вам надо». И вдруг он понял, о чем говорил патрульный. Схватил Нину за руку, быстро повел по улице. Мелькали витрины, вывески, лица людей, плакаты на стенах и заборах — артист Лемешев в шоферской кепке из кинофильма «Музыкальная история», надпись «Агитпункт» с приклеенной у входа газетой «Маяк коммуны», человек в дверях парикмахерской, кричавший «Фронтовикам без очереди!», мальчишка — чистильщик сапог, призывно стучавший щетками…
— Куда ты меня тащишь? — смеялась Нина, слабо сопротивляясь.
— Сейчас, сейчас, — повторял Иван. — Приморский бульвар… угол отбит…
Патрульный ничего не напутал: видно, не первые были Иван с Ниной, кого он направлял по этому адресу. Каменный павильон с углом, отбитым снарядом, Иван нашел быстро, и увидел то, что ожидал, — небольшую вывеску с надписью «ЗАГС».
— Чего надумал-то? — испугалась Нина.
— Чего надо… Хочу, чтобы он был Зародовым…
Пожилая женщина, сидевшая за столом, фазу встала, как только они открыли дверь.
— Проходите, проходите, пожалуйста, — заговорила она так обрадовано, словно только их и ждала целый день. Взглянула на Нину, все поняла и забегала по комнате, подставляя стулья. — Что ж вы, милые, так поздно-то, пораньше бы надо.
— Да мы и не знали, — смутился Иван. — Да и война ведь.
— Конечно, конечно. Ну, вы садитесь, садитесь. Без свидетелей? Ладно, я свидетельница.
— Найдем кого-нибудь.
Ивану хотелось, чтобы все было честь по чести в этот день, он выскочил на улицу, заоглядывался, решая, кого бы позвать. Увидел пестро раскрашенную «эмку», кинулся к дороге, поднял руку.
— Чего тебе? — сердито спросил шофер, притормозив;
— Женюсь я…
— Ну и женись.
— Свидетели нужны. Хотя б один.
Он видел в глубине «эмки» каких-то людей и говорил громко, рассчитывая, что выйдет хоть кто- нибудь. С другой стороны машины открылась дверца, и вышел генерал в поблескивающих пенсне, с усиками, с ремнями через оба плеча.
— Извините, — попятился Иван, — не знал я…
— А где невеста? — спросил генерал.
— Там, — кивнул он на открытые двери ЗАГСа.
— Что ж, надо уважить фронтовика.
Следом из машины выскочил молоденький лейтенант, совсем мальчишка, вдвоем они вошли в сумрачное помещение, оба пожали руки Ивану, Нине, женщине за столом, генерал серьезно, а лейтенант с веселым озорным любопытством. Потом все расписались в какой-то книге. Подпись генерала показалась Ивану знакомой, он еще наклонился над книгой и вспомнил: точно такая же подпись была на Почетной грамоте. «Там стояло: «Командующий войсками Ив. Петров».
— Что ж это?! — пробормотал он. — Да я теперь!…
— Не сомневаюсь, — сказал генерал, словно читал его мысли. — Героя сразу видно. К другому бы я в свидетели не пошел.
Он снова пожал всем руки, пожелал счастья, победы над врагом и вышел, добавив, что не может больше задерживаться, ждут дела.
Эта случайная остановка породила в душе командарма тихую и светлую печаль. Всю дорогу он не проронил ни слова, вспоминая другие свадьбы, довоенные. О них в Ташкенте оповещали длинные медные трубы — карнаи. Карнаям стонуще вторили сурнаи. Бубны то и дело вскидывали свою пулеметную дрожь. Чтобы весь город знал и торжествовал вместе с молодыми, с их родными и друзьями. А теперь приходится справлять свадьбы так вот, второпях, отпросившись у войны на несколько часов. Но и это радовало. Какую же надо иметь веру в победу, чтобы справлять свадьбы в Севастополе?!
А Иван в это время вел свою Нину по залитому солнцем Приморскому бульвару и все никак не мог придти в себя от случившегося.
— Ну влип, так влип, — растерянно повторял он.
Нина молчала, не замечая двусмысленности этой фразы, у нее были свои думы, свои беспокойства, куда более серьезные, чем у Ивана.
— Пойдем, я тебе что-нибудь куплю, — предложил он.
— Зачем?
— Муж всегда должен что-нибудь покупать своей жене.
Она засмеялась и открыла дверь, прижатую к небольшой витрине, наполовину забитой фанерой. За прилавком сидела совсем молоденькая девчушка, одетая по-зимнему, — в пальто с меховым воротником.
— Озябла? — спросил Иван.
— Боюсь, — прошептала девушка. — Стреляют.
— Так чего тут сидишь?
— А вдруг кто придет. Вы же вот пришли.
— Мы — особая статья.
— Нельзя закрывать, — наставительно, как маленькому, стала разъяснять она. — Людям спокойнее, когда часы работы соблюдаются. И с фронта приходят, вот как вы. Карандаши берут, конверты. Письма-то надо писать.
— Храбрая ты! — сказал он, с удовольствием пересыпая карандаши в коробке.
— Ой, что вы, трусиха я, — девушка махнула обеими руками. — Сижу и трясусь, как овечий хвост.
Дверь толкнулась от ветра, и девушка напряглась вся, сжалась, — не от взрыва ли?
— Так ты себя совсем перепугаешь.
— А как же не бояться-то?
— А так вот, не бойся и всё.
— А вы разве не боитесь? Там, на фронте?
— Мы?…
