моряки, гуляли нарядные девушки. Теперь город казался серым, замеревшим перед бедой. Откуда-то из-за Северной стороны вставали дымы, сливались в темную пелену. В бухтах было непривычно пусто. Прежде повсюду сновали катера, буксиры, шлюпки. Теперь до бугристых обрывов Северной стороны пустыней расстилалась тяжелая вода, взъерошенная ветром. Время от времени вода зловеще вспыхивала багровым отражением орудийных залпов кораблей, стоявших под берегами, ведущих огонь по далеким целям.
Петров оглядел соседние беленькие домики, ограды, сложенные из пористого известняка, оплетенные виноградом дворики. Прочитал на одном из домов надпись — Крепостной переулок — и повернулся к Моргунову.
— КП армии, — сказал он, — целесообразнее всего расположить здесь.
Моргунов промолчал, и Петров счел нужным добавить:
— Дело не в надежном бетонном укрытии, хотя и это немаловажно: командный пункт не должен выходить из строя от случайной бомбы. Но тут у вас хорошо налаженная связь. А самое главное — нам не обойтись без постоянного взаимодействия.
— Потеснимся, — сказал Моргунов и жестом гостеприимного хозяина показал на второй, расположенный по соседству вход, прикрытый такой же тяжелой стальной дверью.
Петров быстро осмотрел помещения, которые, как видно, по заранее отданному приказу уже освобождались, спустился по крутой лестнице на второй этаж, облюбовал себе «каютку» справа от входа, крохотную, с деревянным топчаном, столом и двумя стульями.
— Не маловато? — спросил Моргунов.
Петров посмотрел на него и ничего не ответил. Он знал: не здесь будет его постоянное место, совсем не здесь…
XIII
Странная и страшная тишина была в горах. Темень висела такая, что не видно ни гор, ни неба, ни ближайших деревьев. Иван Зародов лежал на животе, стараясь отвлечься от боли во всем теле и заснуть. И он таки заснул. И привиделось ему, что лежит на операционном столе в окружении толпы санитаров со шприцами, и сердитая врачиха велит колоть и колоть его во все места. Только одна Нина стоит в стороне без шприца, смотрит на него страдальчески, прижав руки к груди, и плачет громко, навзрыд.
Он и проснулся от этих звуков. В рассветном молоке темнели ближние кусты. Гришка храпел с придыхом, навзрыд, как плакал. Иван хотел крикнуть ему, напомнить, что обещался не дрыхнуть, посторожить. Да понял, что сам проспал чуть не всю ночь, и решил «постоять на вахте». Он лежал, не шевелясь, боясь разбудить поутихшую боль, вспоминал вчерашнее. Так они и ехали вчера, забирая все выше. Сначала не могли развернуться на узкой и крутой тропе, а потом темнеть начало, и они, боясь, что кромешная горная ночь застанет их в таком неудобном месте, заспешили. Успели выбраться на какую-то поляну, откуда море совсем не было видно, выпрягли, стреножили лошадь, чтобы отдохнула да покормилась, и устроились спать без боязни свалиться ненароком в пропасть.
Вдруг Ивану почудилось, что в кустах кто-то есть. Напряг слух, услышал чужое дыхание и разглядел темное пятно. Осторожно, чтоб не звякнуть, не стукнуть, подтянул автомат, выдвинул его перед собой и замер. Сколько так пролежал — неведомо, только увидел вдруг, как это темное в кустах шевельнулось, тихо зашуршало ветками. И тогда палец сам собой нажал на спуск. Грохот автоматной очереди оглушил. В кустах кто-то застонал и рухнул тяжело, наполнив ночь шумом и треском. И тогда Иван вдруг подумал, что это, может быть, их же собственная лошадь. Вскочил, кинулся в кусты и едва не упал, налетев на огромное горячее тело. В неверном сумеречном свете разглядел тяжелую голову, широкий лоб и рога.
— Никак корову ухлопал, — сказал подбежавший следом Григорий.
— Больше на быка смахивает…
Они стояли над огромной тушей и смекали, что за зверя такого убили? Совсем посветлело. Холодный туман набежал полосой и прошел. Поняли, что это низкие тучи накрывают горы, и от этого стало совсем знобко. Ночью вроде было терпимо, а теперь холод прямо пробирал. Решили погреться у костерка, прежде чем ехать, и разошлись набрать сушняка.
Иван не мог нагибаться, потому он обошел мокрые, как после дождя кусты, направился к соснам, оглядывая их, прикидывая, где сломить ветки. И вдруг увидел возле одного из стволов человека в длинной шинели с тяжелой сэвэтушкой в руках. Иван дернулся, сразу вспомнив вчерашних немецких пулеметчиков, но только сжал холодную сталь автомата. Человек не вскидывал винтовку, и это Ивана успокоило.
— Ты стрелял? — спросил человек, не двигаясь с места.
— Я, а что?
— Зачем стрелял?
— Корова тут ходила. Или бык. Не разобрал в темноте.
Человек повернул голову, крикнул куда-то назад:
— Товарищ лейтенант, это по корове стреляли!
В лесу из-за стволов сосен выдвинулось сразу несколько человеческих фигур, и Иван понял, что он давно уж на мушке, и если бы схватился за автомат, то его изрешетили бы пулями раньше, чем он успел нажать на спуск.
— Это ты кричишь? — послышался издали голос Григория.
— Дружок это мой, — поспешил объяснить Иван. — У нас тут камбуз на колесах, а он — кок.
Подошел лейтенант, невысокий, подтянутый, в зеленой пограничной фуражке, покосился на немецкий автомат, сказал подозрительно:
— Откуда взяться корове в горах?
— Да вона лежит, — махнул Иван рукой.
Лейтенант шагнул в кусты, нагнулся, потрогал косматую гриву.
— Какого красавца ухлопал. Зубробизон это. Мы же в Крымском заповеднике.
— Да разве ж я знал…
— А документы у вас есть? — вдруг спросил лейтенант, строго посмотрев на Ивана и Григория, стоявшего поодаль с охапкой хвороста в руках.
Он внимательно перелистал все книжки и справки, какие ему подали, молча выслушал сбивчивые рассказы о госпитальном судне «Армения», с которого, на свое спасение, сбежал Иван, о приказе генерала кормить всех встречных бойцов, о немецких пулеметчиках на горных уступах, осмотрел кухню и лошадь и, помолчав, поднес руку к козырьку.
— Лейтенант Смирнов. Поскольку вы теперь ничьи, как старший по званию, зачисляю вас в свою группу, которая идет на соединение со своей частью, отходящей горами к Севастополю.
Тут Григорий принялся объяснять, что Ивана, кругом израненного, надо немедленно доставить в госпиталь. Лейтенант не поверил, сам расстегнул на Иване шинель, потрогал тугую, набухшую перевязь бинтов, спросил, близко заглянув в глаза:
— Терпимо?
— Терпимо.
— Ближайшие госпитали сейчас в Севастополе. А до Севастополя отсюда по прямой в четыре раза ближе, чем по кружной дороге через Ялту…
Сказал он это не слишком уверенно, думая о чем-то своем, и Иван, приняв эту неуверенность за колебание — стоит ли тащить раненого с собой? — принялся доказывать, что обузой не будет, что госпиталь от него не уйдет и что вообще у него не раны, а так — царапины. Но у лейтенанта были свои думы. Его посылали в Алушту затем, чтобы раздобыть на тамошних складах хоть немного патронов и продовольствия. Но склады в Алуште были уже сожжены и взорваны. С Симферопольской дороги, с перевалов, доносился гул непрерывного тяжелого боя, и все поговаривали, что вот-вот немцы прорвутся к морю и покатят на Ялту. Так что еще неизвестно, в чьи объятья попадут эти двое, если начнут спускаться вниз. Ему и в самом деле не хотелось тащить с собой раненого. Но иного выхода он не видел. К тому же лошадь ему была сейчас очень даже кстати. В Алуште транспортом не разжились, на что лейтенант сильно надеялся, и все, что удалось раздобыть, бойцы тащили на себе. А тут живехонькая лошадь. И неважно, что
