было поздно. Нет, она никогда при нем не ворожила — но, если бы она это и делала, разве он бы заметил?
— А третий источник магии? — спросил он.
Тихоня поворачивал вертел. Мясо только начало подрумяниваться, и жир из него капал в огонь.
— Есть такие места, где сама земля насыщена магией. Я не слишком-то понимаю в таких вещах — их время давно прошло, — но знаю, что одно такое место существует до сих пор. Это остров, где все — скалы, почва и даже море вокруг — наделено волшебной силой. Остров Ларн — там создают оракулов. Не знаю, откуда взялись такие волшебные места. Возможно, их заворожил какой-то великий чародей тысячи лет назад, а может, они всегда такими были. Не знаю. Но Ларн сохранил свою силу до сих пор, в этом я уверен. — Тихоня стал смотреть в огонь. Жир шипел и вспыхивал, окрашивая черным уходящий в трубу серый дым. Травник заговорил опять — почти шепотом, по-деревенски выпевая слова: — Однажды я слышал историю о девушке с Ларна. Ее мать прислуживала тамошним жрецам. Власти острова, опасаясь женского соблазна, брали в услужение только увечных от рождения девиц. Такие обходились дешево, притом можно было не бояться, что кто-то из жрецов собьется из-за них с пути. Девицы эти были столь безобразны, что мужчинам противно было даже смотреть на них.
Но один все же взглянул — ибо девушка, о которой идет речь, родилась на острове. Мать ее то ли соблазнил, то ли взял силой какой-то жрец. Девочка, которая в итоге появилась на свет, выросла на острове — и, подрастая, впитала в себя, словно губка, магию этого места. Магия вошла в ее кровь, в ее ткани и кости и сделалась частью ее души.
Этот остров дает оракулам власть прорицать. Зал прорицаний пронизан магией — она исходит из скалы, подобно кварцевым жилам. Говорят, будто ее сила так велика, что заставляет пещеру светиться. — Тихоня медленно покачал головой. — Хотел бы я поглядеть на это своими глазами.
Джек содрогнулся — он не разделял подобного желания.
— Что же сталось с той девушкой?
— Она почувствовала пагубную жалость к оракулам. Каждый из них привязывается к камню до конца своих дней. Делается это по двум причинам. Первая — это отделение разума от тела. Их привязывают так туго, что они не могут пошевелиться, и все, на что они способны, — это мыслить и прорицать. Чтобы отвлечься от телесных мук, они уходят в мир безумных видений и там улавливают проблески будущего.
Вторая причина в том, что те самые камни, к которым они привязаны, и дают им провидческую силу. Каждый камень точно срастается со своим оракулом. Магия острова льется юношам в спину — она делает их оракулами, сводит их с ума и медленно губит их. Камни для них — и материнское чрево, и колыбель, и могила.
Ш-ш. Еще одна капля жира упала в огонь.
— Неудивительно, что девушка жалела их. — Джек, хотя его и проняло холодом до костей, отодвинул стул от огня. Запах жареного мяса вызывал у него тошноту.
— Она тайком пробиралась в пещеру и ухаживала за ними. Особенно подружилась она с одним юношей. Его совсем недавно привязали к камню, и он едва дорос до того, чтобы называться мужчиной. Она видела, как он разлагается заживо, видела, как веревка врастает в тело, видела кровь, язвы и отмирание мускулов. Притом она впервые смотрела на все это глазами влюбленной девушки — и не могла этого выносить. Однажды она пришла к нему и увидела, что веревка окончательно вросла в его тело. Веревка покоилась под кожей и уже обрастала кровеносными сосудами, словно кость. От этого зрелища девушка обезумела. Она как раз вступила в пору созревания, и сила ее мужала вместе с телом. Она утратила власть над собой, и гнев ее излился на камни, на пещеру и на жрецов. Зал оракулов заколебался.
Тогда жрецы пришли за ней. Она отбивалась, брыкалась и визжала. В конце концов ее одолели — но перед этим она дала страшную клятву когда-нибудь уничтожить Ларн.
Жрецы унесли ее, связанную и окровавленную, из пещеры и заткнули ей рот мокрой тряпкой, чтобы остановить поток колдовской силы. Задыхаясь, она лишилась чувств. Очнулась она в темной каморке и по запаху курений поняла, что обречена на смерть. Спасла ее мать — калека, не владевшая правой стороной лица и правой рукой. Она посадила дочь в утлую лодку и пустила в предательские воды, окружающие остров.
Джек сидел очень тихо — за все время рассказа он не пошевельнулся и не моргнул.
— Что было с девушкой дальше? — спросил он. Тихоня пожал плечами:
— Должно быть, она все-таки достигла суши — иначе я не знал бы ее истории. Но что сталось с ней дальше, я не знаю. Все это случилось много лет назад. Быть может, она давно уже умерла и клятва ее забыта. А Ларн стоит по-прежнему, все такой же могущественный и смертоносный.
Джек встал. Дом травника вдруг показался ему тесным, как клетка. Запах жаркого был невыносим.
— Куда ты? — шагнул к нему Тихоня.
— На улицу. Мне нужно подышать воздухом.
— Нельзя. Тебя могут заметить.
Но Джек не уступил — необходимость побыть наедине с собой была так велика, что все остальное не имело значения.
— Я буду осторожен, — сказал он и вышел.
Дом травника, последний на улице, стоял на краю деревни — за ним начинались засеянные рожью поля. Джек пошел через распаханное поле к далекой роще. Было тепло, небо голубело, и земля под ногами был сухая. Он шел около часа, не думая ни о чем и только глядя перед собой.
Потный и запыхавшийся, он вступил под прохладную сень деревьев. Жужжали мухи, и птицы перекликались, предупреждая друг друга о его появлении. Джек нашел старый-престарый дуб с низко нависшими толстыми ветвями, в три обхвата толщиной, и сел под ним, прислонившись спиной к стволу и положив ноги на его узловатые корни. Свесив голову на грудь, он глубоко вздохнул — и долго сдерживаемые чувства вырвались на волю.
Тарисса, Мелли, форт, мать и почему-то девушка с Ларна — все нахлынуло на него разом. Джек тихо заплакал, вспоминая, как Тарисса стояла на коленях перед ним и умоляла взять ее с собой. Потом ему вспомнился часовой, упавший со стены форта и так старавшийся дотянуться до его руки. Потом мать, которая на краю смерти упорно отказывалась от помощи лекарей, — он до сих пор не понимал почему.
Слезы принесли ему облегчение. Он так долго носил всю эту тяжесть в себе, через силу стараясь быть стойким. Но это была никакая не стойкость, а страх — страх перед будущим. Джек вытер глаза. Теперь он больше не сомневался в том, что ему уготован особый жребий.
Их с Кайлоком судьбы как-то связаны. Даже имя нового короля оказывает на него странное действие. Джек глядел в чащу леса и понимал, что Кайлок — это зло. Не судьбой ли послано ему, Джеку, недавнее видение? Не его ли предназначение сразиться с Кайлоком?
Джек вскочил на ноги. Его обуревало желание действовать. Он двинулся обратно через поле, к дому травника. Как только он вышел из-под деревьев, солнце показалось из-за туч, словно благословляя его. Джек шел быстро — ему не терпелось начать. Нужно скорее перенять от Тихони все, чему тот может научить.
— И пред священным ликом Бога, с благословения пресветлого Спасителя нашего Борка призываю всех присутствующих здесь назвать причины, кои могут воспрепятствовать этому браку. — Архиепископ Бренский, высокий, с тонким гнусавым голосом, обвел глазами часовню. Никто не шелохнулся.
Краем глаза Таул следил за Катериной. Ее лицо выражало неприкрытую живейшую ненависть. У прочих свидетелей тоже был не слишком радостный вид — не считая, конечно, Мейбора, который сиял, словно рыбак после удачной ловли, — но все они предусмотрительно надели на лица застывшие улыбки.
Мелли и герцог стояли бок о бок у алтаря лицом к архиепископу. Их полукольцом окружал причт с молитвенниками и кропилами в руках. Сбоку целых четыре писца записывали на пергаменте весь ход церемонии. Когда обряд совершится, всех свидетелей, числом до двадцати, попросят проставить подпись и число под каждым пергаментом. Герцог все предусмотрел. И Таул тоже: оба выхода из часовни охраняет рота солдат. Непрошеных гостей на свадьбе не будет.
В багряном платье, с рубинами в цвет ему на шее, Мелли выглядит просто царственно. Все взоры прикованы к ней. Скоро она станет герцогиней — а после, если герцог добьется своего, и королевой. Таулу трудно было слушать службу — все молитвы и обеты звучали фальшиво. Он не хотел вдумываться в
