— Представьте себе, душенька, я едва не забыл о тряпках. Они в ящике стола.
— Сегодня вторник, — сказал Питер и рывком выдвинул ящик, едва не стукнув им Чармейн прямо в живот. И сообщил, доставая оттуда кипы кухонных полотенец и тряпок: — Я точно знаю, что сегодня вторник, потому что отправился в дорогу в субботу и путь занял три дня. Довольна?
— Благодарю, — сказала Чармейн. — Так мило с твоей стороны. Значит, завтра мне, к сожалению, придется отлучиться в город. Возможно, на весь день.
— Как удачно, что я здесь и есть кому присмотреть за домом, правда? — сказал Питер. — Куда это ты собралась?
— Король, — сообщила Чармейн с большим достоинством, — попросил меня прийти помочь ему. Не веришь — прочитай.
Питер взял письмо и проглядел его.
— Ясно, — кивнул он. — Ты организовала все так, чтобы быть в двух местах одновременно. Остроумно. А раз так, будь добра, прекрати сидеть сложа руки и помоги мне перемыть всю посуду прямо сейчас, как только вода нагреется.
— С какой стати? Я ее не пачкала, — отозвалась Чармейн. Она сунула письмо в карман и встала. — Я пошла в сад.
— Я ее тоже не пачкал, — возразил Питер. — И это твой дедушка, а не мой разозлил кобольдов.
Чармейн молча метнулась мимо него в гостиную.
— Тоже мне приличное воспитание! — крикнул Питер ей вслед. — Ты просто лентяйка, вот ты кто!
Чармейн и ухом не повела и метнулась дальше, к входной двери. За ней увязалась Потеряшка, умильно путаясь под ногами, но Чармейн так злилась на Питера, что на Потеряшку уже не хватило сил.
— Вечно придирается! — бурчала она. — Как только ступил на порог, так и начал и не может уняться! Как будто у самого нет недостатков! — И она распахнула входную дверь.
И ахнула. Кобольды даром времени не теряли. Ни секундочки. Да, кусты они не состригли, потому что она им запретила, зато срезали все до единого розовые цветы и почти все бордовые и белые. Дорожка была устлана розовыми и лиловыми зонтиками гортензий, и было видно, что среди кустов лежит еще больше цветов. Чармейн издала яростный вопль и бросилась их подбирать.
— Лентяйка, значит?! — бормотала она, собирая головки гортензий в подол. — Ой, бедный, бедный дедушка Вильям! Какой кошмар. Он ведь любит, чтобы гортензии были разноцветные! Ох, мелкие пакостники!
Чармейн пошла к столу под окном кабинета, чтобы выгрузить цветы на него, и обнаружила у стены корзину. Она прихватила ее с собой, чтобы собрать гортензии, лежавшие среди кустов. Потеряшка прыгала вокруг, принюхивалась и пофыркивала, а Чармейн собирала срезанные головки, пока не набрала целую корзину. И не без яда посмеялась, когда обнаружила, что кобольды не очень-то разобрались, что считать синим, а что нет. Они оставили большинство бирюзовых и зеленоватых соцветий и некоторые сиреневые, а с одним кустом им, наверное, пришлось совсем туго, потому что каждый цветок в каждом зонтике был розовый в серединке и голубой по краям. Судя по множеству крошечных следов вокруг этого куста, кобольды устроили из-за него митинг. В итоге половину цветов они состригли, а вторую половину оставили.
— Видали? Не так-то это просто, — вслух сказала Чармейн на тот случай, если кобольды спрятались где-то здесь и слышат ее. — А на самом деле это вандализм, и я надеюсь, что вам стыдно.
Она оттащила к столу последнюю корзину, повторяя про себя: «Вандалы. Безобразники. Мелкие противные твари!» Она надеялась, что хотя бы Ролло ее слышит.
У некоторых, самых крупных, соцветий были довольно длинные стебли, и Чармейн собрала из них большой розовый, лиловый и зеленовато-белый букет, а остальные рассыпала ровным слоем по столу, чтобы высушить на солнце. Она где-то читала, что если гортензии высушить, они сохраняют цвет, поэтому из них получаются хорошие зимние букеты. Дедушке Вильяму понравится, думала она.
— Вот видите, сидеть и читать очень даже полезно! — объявила она, ни к кому не обращаясь. Однако к этому времени она уже поняла, что пытается самоутвердиться в глазах всего мира — если не Питера, — потому что крайне возгордилась, когда получила письмо от короля.
— Ладно, — вздохнула она. — Пошли, Потеряшка.
Потеряшка вошла в дом вместе с Чармейн, но на пороге кухни задрожала и попятилась. Чармейн поняла, в чем дело, когда вошла в кухню и Питер посмотрел на нее поверх клубов пара из кастрюли. Он раздобыл где-то передник и расставил посуду на полу аккуратными стопками. И воззрился на Чармейн с праведным гневом.
— Тоже мне, кисейная барышня, — процедил он. — Просишь ее помочь помыть посуду, а она цветочки собирает!
— На самом деле нет, — ответила Чармейн. — Эти мерзкие кобольды состригли все розовые цветы!
— Правда? — сказал Питер. — Безобразие! Твой дедушка, наверное, очень расстроится, когда вернется. Положи цветы вон на то блюдо с яйцами.
Чармейн посмотрела на блюдо для пирога с пирамидой яиц, стоявшее среди чайников рядом с большим мешком мыльной стружки.
— А яйца куда? Погоди минуту.
Она пошла в ванную и сгрузила гортензии в раковину. В ванной было не по-хорошему влажно и отовсюду капало, однако Чармейн предпочла об этом не думать.
Она вернулась в кухню и заявила:
— Подкормлю кусты заваркой из чайников.
— В добрый путь, — съязвил Питер. — У тебя уйдет на это несколько часов. Как ты думаешь, вода уже нагрелась?
— Только пар идет, — определила Чармейн. — А должно булькать. И вовсе не несколько часов. Гляди.
Она выбрала две кастрюли побольше и начала выливать и вытряхивать в них заварку из чайников. Она как раз говорила: «В том, чтобы быть лентяйкой, есть свои преимущества, знаешь ли», как вдруг поняла, что стоит ей вытряхнуть чайник и поставить его обратно на стол, как чайник исчезает.
— Оставь хотя бы один, — встревоженно попросил Питер. — Хочется попить горячего.
Чармейн обдумала его просьбу и осторожно поставила последний чайник на табуретку. Он тоже исчез.
— Ну вот, — огорчился Питер.
Поскольку было понятно, что он изо всех сил старается восстановить мир, Чармейн сказала:
— Когда я разберусь с заваркой, можно будет попросить чай в гостиной. Мама привезла еще мешок еды.
Питер заметно приободрился.
— Тогда давай поедим как следует, когда перемоем посуду, — предложил он. — Но сначала дела, что бы ты ни говорила.
И он заставил Чармейн делать дела, несмотря на отчаянное сопротивление. Когда она вернулась из сада, Питер подошел, отобрал у нее книгу и вручил взамен большое полотенце, чтобы повязать вместо передника. Потом он отвел ее в кухню, где началось загадочное и страшное действо. Питер сунул ей в руки второе полотенце.
— Я мою, ты вытираешь, — распорядился он, снял бурлящую кастрюлю с огня и вылил половину горячей воды на насыпанную в раковину мыльную стружку. Взял ведро с холодной водой из водокачки и вылил половину туда же.
— Зачем ты это делаешь? — спросила Чармейн.
— Чтобы не ошпариться, — отозвался Питер, положил в смесь вилки и ножи и поставил стопку тарелок. — Ты что, вообще ничего не знаешь?
— Нет, — фыркнула Чармейн.
