Она судорожно кивнула, надеясь, что шеф не видит на ее столе авантюрный женский роман Марьи Монцовой «Умертвие в экстазе».
— Если кто, то я вот… — пояснил Мастдай и отправился к камину. — Да, и хватит читать на работе художественную литературу!
Когда мисс Маннис Пфенингз услышала телепортационный хлопок, она позволила себе пару едких оркских выражений в адрес Мастдая.
И вернулась к чтению: там аккурат Глаша Васюткина и Иван Перинин бросились вызволять Евлампочку Ильиничну Эпопееву из длинных щупальцев мафии. Ой, что будет!..
Недреманное Око Большого Брата не желало проясняться. Он впал в черную депрессию, кляня каких-то сапожников и японский кинематограф. Выпив цистерну пива, Большой Брат вернул себе более-менее бодрое расположение духа.
— Всё самому, всё самому, — простонал Лорд Тьмы.
Затем он встал, превозмогая боль в боку и конечностях, и сплел заклинание перемещения.
Амадеус фон Лохкарт был готов задушить Йоду. Эльф-домовой трещал, не замолкая. Пустынный зной вкупе с его речами разрушали волю Лохкарта. Он шел в мучительной полудреме, а Йода как ни в чем не бывало трепался о том, что Великая Сила равна Великому Напряжению, деленному на Великое Сопротивление, и из этого следуют очень интересные и перспективные выводы…
«Стать волком и порвать его! — прикидывал маг. — Taк я же за Добро…»
Когда стемнело, Лохкарт впал в вампиризм. Болтающий домовой беспечно шагал чуть впереди, Амадеус склонился над его шеей, ликуя, что убьет двух зайцев: и поест, и заткнет наконец этого коротышку. Но кровь эльфа была холодна и вонюча. Вампиромаг порадовался: « Спасибо случаю, я не укусил его, а почувствовал неладное раньше…»
Чтобы хоть как-то отвлечься, Лохкарт запел старинную вампирскую песню:
Ой, то не вечер, а скорее утречко…
Ой, мне в гробу мало спалось,
Ой, мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось…
Налетела злая Баффи,
Ой, да с Америки-страны,
Ой, да вонзила кол осинов,
В грудь мою левую, увы…
Амадеус распалялся, всё громче и проникновеннее продолжая безысходную песнь:
Дракула-граф, он ведь догадлив был,
Он сумел сон мой разгадать…
— Друг мой, — прервал песню Амадеуса Йода. — Уж не вампир ли вы?
— А если и вампир, — недобро блеснул клыками в сумерках Лохкарт. — Ты кто, скинхед? Бить будешь?
— Нет, что вы. Нам, истинным эльфийцам, всё равно. А вот если вы от вампиризма избавиться захотите, то мой вам совет: найдите в полнолуние хорошего стоматолога из наших. Он вам клыки-то и вырвет. Будете снова нормаль…
Йода не успел договорить: разъяренный Лохкарт наотмашь шлепнул его по глупой лысой голове.
Эльф описал в воздухе идеальную дугу и приземлился к воротам Обиталища.
— Какую песню запоганил! — досадливо сплюнул Амадеус. — Ничего, зато Харри близко…
Дрожащий эльф прижался к воротам. Ему отнюдь не улыбалось погибнуть. от рук вампира.
Вампиро-маг навалился на створку, и та потихоньку начала открываться. Йода прошмыгнул в щель и припустил по темному коридору, ориентируясь при помощи ультразвука. Вскоре зажегся свет: Лохкарт вошел.
Через несколько мгновений Йода был отброшен в сторону огромным черным волком. Волк несся с невообразимой скоростью.
Эльф-домовой помахал ушами, приходя в чувства, и побежал вслед за зверем.
— Харри… грозит… опасность… — шептал он в такт шагам и зачем-то добавлял: — Моя пр-р-релесть …
В комнате трех дверей Йода ринулся сразу в среднюю, попросту не заметив две другие. Он получил фору, ведь Лохкарт начал осмотр с левой, так же как и ребята несколькими часами ранее…
Мерлин пережил второе унижение за ночь, когда покусанные волком-упырем фигуры стали нападать на еще не зараженные, не разбирая цвета. И даже на хозяина…
VI
«Всё-таки как сильно магия меняет человека» — сказал Гарри Поттер и почесал хоботом плавник.
Коридор никак не хотел заканчиваться. Он несколько раз круто поворачивал и просто продолжался: ни дверей, ни комнат.
Шаурма не замолкала:
— Иди на «Астру»… Иди на «Астру»… Балаклава, Балаклава, вы меня слышите или вы меня не слышите?. Передаем сигналы точного времени, начало шестого сигнала соответствует приходу Чистого Зла… Заяц! Ты слышишь меня?.. Ну, заяц, погоди!!!
Харри, естественно, нервничал. Болтающий продукт выводил его из себя, хотелось заорать, задушить кого-нибудь или взорвать Обиталище. Измученный злыми эмоциями Проглоттер ограничился тем, что дал впереди идущему Джеймсу Барахлоу вдумчивого, основательного пендаля.
— Эй, пухлый! Совсем офонарел?! — вспыхнул Джеймс (всё же было слегка неожиданно и довольно- таки больно).
Барахлоу развернулся и врезал Харри в подбородок. Талантливо исполненный хук поверг Проглоттера в бессознательное состояние. Молли еле успела увернуться от тяжелого падающего тела.
— Хм, а переговорами нельзя такие ситуации разруливать? — спросила она Джеймса.
— Прости, погорячился, — извинился без всякого энтузиазма Барахлоу, потирая то место, где спина встречается с ногами.
…Харри шел по незнакомому городу. Было чрезвычайно жарко, как это водится в летние вечера. Мальчик был до того худо одет, что ему сделалось мерзко, когда он оценил свои лохмотья.
Неизвестный пьянчуга крикнул: «Эй ты, немецкий шляпник» Харри остановился и судорожно сорвал с себя шляпу — высокую, островерхую хоботастовскую шляпу… «Надо же, учудил ходить среди шмуглов в одежде волшебника!» — устыдился Харри, комкая головной убор и засовывая его за пазуху.
Под мышкой у Проглоттера была зажата радиола «Романтика». Пальто оттягивал здоровенный топор, висевший на нарочитой петле, приделанной к изнанке.
Зайдя в подъезд преогромнейшего дома, впрочем, невзрачного, как и любой другой на этой улице, Харри поднялся по темной узкой лестнице на четвертый этаж и постучал в дверь с табличкой «Старушка- процентщица».
— Кто там? — послышался из-за двери дребезжащий голос.
— Я вам денежки принес. За квартиру… За январь… — вкрадчиво соврал Харри.
Дверь открылась. Перед Проглоттером предстала крошечная, сухонькая старушонка шести десятков лет, с острыми и злыми глазками. Белые, почти не поседевшие волосы ее были обильно смазаны маслом.
Одернув кацавейку, тонкошеяя старушка почти пропела:
— Вот и славно, хорошо, положите на комод.
И, шаркая тапками, направилась в глубь квартиры.
Харри проследовал за ней, положил радиолу на стол и выхватил топор. Бабка что-то говорила, но парень не слушал. Он размахнулся и всадил топор в голову несчастной процентщицы.
«Вжик!» — пропел топор. «Хрясь?!» — удивился старушечий череп, крепко захватив лезвие. Харри выпустил топорище из слабеющих пальцев.
— Да Достоевский вас подери!!! — заорала, пошатываясь, старушка. — Вот замотали-то! И ходют, и ходют… Спасу нет!
Харри нервно сглотнул, наблюдая, как процентщица разворачивается к нему лицом. Не в силах глядеть
