подножия Хребта. Дальше след обрывался.
Собрав в пучок все свое чутье, Баралис обратился на север и «втянул в себя» воздух. Он искал каких-то материальных следов — на отзвуки колдовства полагаться больше не приходилось. Очень медленно он двинулся обратно на север. Теперь он пользовался только своими органами чувств, примечая пятна от залитых костров и трупы, по которым мог следовать Скейс, вынюхивая запах лошадиного навоза.
У холодного озера Ормон Баралис вновь уловил запах Скейса — легкий, давно простывший. Баралис снизился над зеленой, насыщенной минералами водой. Дело выглядело так, будто Скейс растворился в озере. Озадаченный Баралис полетел вдоль кромки берега.
Он чувствовал, что слабеет. Он слишком долго отсутствовал, и тело призывало его обратно. Баралис, не внимая призыву, летел дальше, то погружаясь в воду, то выныривая, продираясь сквозь сухой камыш и голый кустарник, обшаривая берега. За пределами озера следов не было — искать следовало только здесь.
Наконец у зеленого отлогого берега запах стал чуть крепче. У кромки воды, под сенью старого горного ясеня, лежало, наполовину погруженное в озеро, полузамерзшее тело Скейса с торчащей из груди стрелой.
Скейс, видимо, выплеснул свои чары в самый миг смерти не успев послать их в цель, и ледяное озеро Ормон поглотило их. Предсмертная ворожба имеет свойство держаться еще долго после того, как остынет труп, потихоньку делая свое дело. Ворожба Скейса, хоть и слабая, подчинялась тому же закону.
Острая судорога прошла по всему существу Баралиса. У него осталось совсем мало времени. Его холодное, опустевшее тело не протянет долго, если не вернуть в него животворный разум.
Перед тем как сняться, Баралис быстро осмотрел стрелу в груди Скейса, и увиденное заставило его содрогнуться. Черное с желтым оперение — эмблема Вальдиса. Скейса застрелили рыцари, пленившие Джека и Таула.
Быть может, это просто случайный выстрел в непрошеного гостя, но почему тогда тело лежит в озере, а не на холме близ лагеря? Баралис поддался притяжению своей крови и полетел обратно в Брен. Он не видел больше ни луны, ни звезд, ни облаков и не думал о них. Перед ним стояло черно-желтое оперение той роковой стрелы. С чего это рыцарям вздумалось защищать Джека и Таула?
Тавалиск корпел над книгами, претерпевая голод, раздражение и телесную немочь. Он так натрудил себе шею, что она скрипела при каждом движении, — словно проклятый сверчок завелся за воротом.
Захлопнув очередной фолиант, Тавалиск дернул колокольчик. Пора выпить чего-нибудь прохладительного, пообедать как следует и подвергнуться неизбежному разговору с Гамилом. Не подобает архиепископу рыться в книгах — ему следует освободить свой ум для более возвышенных целей. Значит, за книги надо засадить Гамила.
Секретарь явился на зов с похвальной быстротой, да не с пустыми руками, а неся полный поднос горячей пищи.
— Входи, Гамил, входи. Ты очень кстати. Ставь поднос вот сюда, на стол. А вина ты, часом, не принес?
— Увы, ваше преосвященство, у меня только одна пара рук.
— Действительно, жаль. — Тавалиск взял с блюда утиное яйцо. — Что там слышно об армии Кайлока?
— Они прибыли в Камле четыре дня назад, ваше преосвященство. И сразу обложили город, как сообщается в письме, доставленном птицей.
— Камле не продержится долго против столь многочисленного войска. Больше шести недель я бы им не дал.
— А то и меньше, если Вальдис пришлет подкрепление с юга.
Яйцо во рту у Тавалиска приобрело вкус опилок. Конечно же, Тирен пошлет своих рыцарей из Вальдиса. И как он, Тавалиск, раньше об этом не подумал? Он выплюнул яйцо в салфетку.
— Дурные новости ты мне приносишь.
— Это еще не все, ваше преосвященство, — не без удовольствия сообщил Гамил. — Все города и села между Бреном и Камле разорены. Армия Кайлока забрала себе весь скот и все зерно. Меня извещают о тысячах убитых, о селах, сожженных дотла, о зверских насилиях над женщинами. Кайлок, как видно, дал Кедраку полную волю.
— Не просто полную волю, Гамил. Он дал понять, что будет доволен, если Кедрак разорит северо- восток. Молодой король знает цену страха. — Тавалиск поискал какого-нибудь напитка и нашел только кувшин с водой. Что ж, придется довольствоваться этим.
— Страха, ваше преосвященство?
— Да. Слухи о жестокости и беспощадности королевского войска разойдутся быстро, и люди начнут сдаваться без боя, дабы не навлекать на себя гнев короля. Сдать врагу город все-таки лучше, чем вовсе лишиться города. — Тавалиск выпил воды — без вина она имела странный вкус. — Тот же страх помогает удержать покоренные города в подчинении. Кто осмелится восстать, зная, что это может стоить жизни его жене и детям?
— Очень мудрое суждение, ваше преосвященство.
Тавалиск взглянул на секретаря, но ехидства на его лице не обнаружил и принял быстрое решение.
— Быть может, Гамил, я не так мудр, как мне казалось.
— Как так, ваше преосвященство?
— Помнишь пророчество Марода — ну то, которое начинается с благородных мужей?
— Разумеется, ваше преосвященство. Ведь этот стих провозглашает вас избранником.
— Да-да, — махнул рукой Тавалиск. — Так вот, в последнее время я стал сомневаться в подлинности этого стиха. Верно ли он передан в моей книге? — Архиепископ помолчал — нелегко ему давалась эта речь. — Я начинаю думать, что мог поддаться заблуждению. Это всего лишь мои мысли, учти это.
— Но почему, ваше преосвященство?
— Кайлок крепнет вопреки всем моим стараниям. Я не вижу иного пути остановить его, кроме кинжала в сердце. Другие южные города нипочем не станут объединяться с Рорном, чтобы выступить против короля, — все они заботятся только о собственных интересах. Они ничего не предпримут, пока Кайлок не окажется у их порога, — а тогда уж будет поздно. Одна надежда, что дальше Камле он не пойдет.
— Думаю, что сразу не пойдет, ваше преосвященство. Весной ему придется заняться еще Высоким Градом и Аннисом.
— А дальше что? Что будет через десять, двадцать, тридцать весен? Кайлок молод — у него впереди целая жизнь. Он способен захватить весь континент до того, как сойдет в могилу.
Гамил встревожился — ему не часто доводилось видеть Тавалиска таким взволнованным.
— Но что мы можем со всем этим поделать, ваше преосвященство?
Архиепископ испустил тяжкий вздох.
— Будем делать все, что в наших силах. Рорн должен остаться неприкосновенным, это само собой разумеется. Неясно только, как этого достичь. До сих пор я боролся с Кайлоком, следуя своей естественной склонности и долгу, внушенному мне Мародом. Но теперь я начинаю думать, что такой образ действий Рорну не на пользу.
— Лучше сдать город, чем вовсе его лишиться?
— Вот именно. Если я открыто выйду против Кайлока, кто знает, какую судьбу уготовит он Рорну? — Тавалиск больше думал о себе, нежели о Рорне, но понимал, что отделять себя от города не в его интересах. — Будь я уверен в том, что в пророчестве Марода сказано обо мне, я знал бы, что в конечном счете одержу победу. Но если это не так, то я рискую благополучием Рорна ради пустой мечты.
— Ага, — медленно произнес Гамил, — теперь я понимаю, что заботит ваше преосвященство.
— Я пекусь не только о себе, но и о Рорне. — Пусть и другим будет неповадно отделять его судьбу от судьбы города. — Я должен знать наверняка, избранник я или нет. Вот тут-то ты, Гамил, и пригодишься. Я хочу, чтобы ты узнал все, что возможно, о Мароде и его пророчествах и выяснил, насколько на него можно положиться. Верно ли я прочел его — вот вопрос.
