Вот как он теперь запел. Что же такого знает о нем мальчишка?
— Ну вот пока и все, Гамил. Еще одна небольшая услуга — и можешь идти. — Тавалиск счел, что теперь самое время поставить секретаря на место.
— Какая услуга, ваше преосвященство?
— Составь мне список всех источников, поставляющих тебе сведения.
— Всех?
— Да. От богатейшего купца до последнего кухонного мужика.
— Но это займет у меня весь день, ваше преосвященство, — заволновался Гамил.
— Ничего, я подожду, — с притворным зевком заверил Тавалиск.
— Значит, старший секретарь архиепископа служил Ларну?
— Да, Таул. Старик сказал верно.
— Как зовут этого человека?
— Гамил.
Таул откинулся на спинку стула. Они сидели за маленьким круглым столом в «Розе и короне». Остатки жареной свинины стыли на тарелках, и Хват только что прикончил последний кусок пирога. В таверне было тепло и тихо. Хозяин подложил дров в огонь, а служанка подлила всем эля.
Гамил. Это самое имя много месяцев назад ему назвали на Ларне. Таул доставил этому человеку письмо с острова и ясно помнил его лицо, помнил его испуг при виде такого посланца. Самовлюбленный трус — как раз под пару своему архиепископу. Таул потер ноющий лоб.
— Мир тесен.
Джек поднял глаза. Он еще ни слова не проронил, слушая рассказы Хвата и Меган.
— Почему тесен?
Рыцарь пожал плечами:
— Все связано: Ларн, Рорн и Брен. Даже ты и Мелли — ведь вы оба из Королевств.
— Ларн, Рорн, Брен и Королевства, — повторил Джек.
Он вел себя как-то странно с тех пор, как сошел с корабля, — держался в стороне, рассеянный и погруженный в себя. Таулу очень хотелось бы знать, что происходит у него в голове.
— Не пойти ли тебе отдохнуть? — сказал рыцарь. — Хват снял нам три комнаты на ночь. — С этими словами Таул метнул быстрый взгляд на Хвата.
Мальчуган тут же встал и потянул Джека за руку.
— Пошли, Джек. Я провожу тебя наверх. Можешь занять комнату с кроватью — я заплатил за нее два лишних золотых.
Джек позволил себя увести, и Таул посмотрел ему вслед.
— Твой друг беспокоит тебя? — Меган придвинула свой стул поближе к нему.
— Да. Мы все прошли через тяжкие испытания. — Таул взял руку Меган и поцеловал. — А больше всех пострадала ты.
Ее лучистая улыбка ранила ему сердце. Она приложила палец к его губам.
— Не вини себя, Таул. Не в твоих силах уберечь всех, кто тебе дорог. Да и никому это не под силу.
— Меган, я… — покачал головой он.
— Ты слишком отзывчив, Таул. Ты всегда жил для других и никогда — для себя.
— Знай я, что ты в беде, я сразу бы приехал.
Меган с нежной улыбкой провела пальцем по его щеке.
— Думаешь, я этого не знаю?
Она была так красива — еще красивее, чем раньше. Пышные локоны, которых она лишилась, ничего не значили по сравнению с сиянием ее глаз. Таул склонился к ней и поцеловал ее в губы.
— Я так тебе благодарен.
— Не за что меня благодарить. Ты так долго был суров к себе, что и от других ждешь того же. Когда я говорю тебе, что ты неповинен в моем заключении, то это не любезность, а правда. В темницу меня бросил архиепископ, а не ты.
— Но ведь…
— Таул, ты думал обо мне. Если бы ты знал, то пришел бы за мной. — Глубокие зеленые глаза Меган смотрели прямо. — И мне этого довольно.
Да, ей и вправду довольно. Она не лгала, чтобы пощадить его чувства, — она говорила правду. На сердце у Таула немного просветлело. Быть может, она и права. Быть может, порой достаточно просто думать о ком-то.
Меган теперь улыбалась как хитрая лисичка.
— А сейчас расскажи-ка мне о женщине, которую любишь.
Таул даже не старался скрыть свое удивление, однако выпил большой глоток эля, чтобы собраться с мыслями.
— Как ты догадалась?
— По твоему поцелую. В нем больше нежности, чем страсти.
Ну что за женщина! И откуда она все это знает?
— Какой у тебя негодующий вид! — засмеялась Меган. — я не хотела тебя обидеть.
Это правда. Она сказала это лишь для того, чтобы освободить его от всех обязательств и дать понять, что он волен уйти.
— Ты замечательная женщина.
— Я рада, что ты нашел свою любовь.
Таул взял ее руки в свои.
— Разве не ты сказала мне, что только любовь, а не достижение цели избавит меня от моих демонов?
Меган положила голову ему на плечо.
— Перед тобой еще долгий путь.
Джек лежал в постели, но не спал. Голова его готова была лопнуть от обилия ощущений. Он чувствовал, как грубая шерсть одеяла царапает руки и капля пота стекает по щеке. Видел, как дрожит и клубится воздух перед огнем и как потолок прогибается под чьими-то тяжелыми шагами. Слышал, как ночные бабочки бьются о ставню, как жучки точат дерево, как храпит кто-то за стеной и как прибой набегает на берег.
И голоса. Ему слышались голоса.
Прощальные слова Файлера: «Никогда еще не видывал, чтобы капитан нянчился с кем-то так, как с тобой. Можно подумать, ты ему сын родной».
Прощальные слова Квейна: «Джек, как будешь опять в Рорне, непременно повидайся со мной. Нам с тобой есть о чем потолковать».
Таул в таверне: «Мир тесен. Все связано».
Сотни голосов жужжали в его мозгу словно мухи вокруг тухлого мяса. Почему они не оставляют его в покое?
Джек ворочался в мокрых от пота простынях. Кто-то шел по улице, и шаги звучали в такт с его сердцем. Джек напрягал слух, словно часовой на посту. В очаге трещали поленья, бабочки шуршали крыльями, сосед храпел за стеной, море набегало на берег — и все это в такт с Ларном.
Джек не мог этого вынести. Ему казалось, что он сходит с ума. Ларн давил на него со всех сторон.
«Ты сделал то, что хотела она, верно?»
Голоса зазвучали снова — громкие, деспотичные, терзающие душу.
Тихоня, сидящий у огня: «Однажды я слышал историю о девушке с Ларна. Ее мать прислуживала тамошним жрецам».
Фальк: «Мне кажется, твоя мать скрывала свое прошлое лишь для того, чтобы уберечь тебя».
Квейн перед бурей: «Она плыла в челноке без паруса и весел» — Джек зажал уши руками, но голоса
