не унимались.
Снова Тихоня: «Ее спасла мать — калека, не владевшая правой стороной лица и правой рукой. Она посадила дочь в утлую лодку и пустила в предательские воды, окружающие остров».
Мастер Фраллит: «Она была шлюхой, да еще и приблудой к тому же».
Его мать на стене замка: «Пригнись, Джек, вдруг тебя заметят».
Джек задыхался под натиском всех этих голосов. Слова давили его, проникая в самую душу, не давали ему покоя. Пот капал с носа в рот, соленый, как море.
Тихоня: «Она дала страшную клятву когда-нибудь уничтожить Ларн».
Квейн: «Она спасалась бегством».
Фальк: «Возможно, она боялась не столько за себя, сколько за тебя».
— ЗАМОЛЧИТЕ!
Джек сел. В ушах у него звенело, сердце билось как бешеное. Одеяла казались путами, привязывающими его к постели. Он сбросил их, порываясь прочь отсюда.
Прохладные доски пола показались ему блаженством. Он быстро оделся и поплескал водой на лицо. По лестнице он сбежал, перепрыгивая через три ступеньки, — если бы дверь не открылась, он выломал бы ее. Он оттолкнул всех, кто пытался его остановить, — их голоса ничем не отличались от тех, что звучали у него в голове.
В конце концов он выбрался на улицу, дохнул полной грудью и попытался побороть овладевшее им безумие. Голоса превратились в шепот, в неразборчивый гул, а после утихли совсем. Джек чувствовал себя опустошенным, и ноги сами несли его по городу.
Уличные девки приставали к нему, пьянчуги задирали его, старухи спешили перебежать на другую сторону. Звезды на небе мерцали в такт с Ларном. Джек ускорил шаг. Но как бы быстро он ни шел, Ларн у него внутри. Как бы он ни старался, ничто уже не будет прежним.
Он шел вниз, к морю. Пол-лиги до порта, потом по берегу вдоль восточной гавани, потом между рядами рыбачьих лодок, потом по сходням на борт «Чудаков-рыбаков». Джек сам не знал куда идет, но, увидев корабль, понял, что пришел куда надо.
— Кто там? Убирайся прочь от судна, коли жизнь дорога.
— Карвер, это я, Джек. Я пришел к капитану.
— Тебе повезло. Он еще тут. Сидит в каюте и пишет в журнал о нашем плавании. Только смотри не уговаривай его снова плыть куда-то. Если ты за этим пришел, я лучше сразу скину тебя за борт. В жизни больше не пойду на Ларн — и готов убить чтобы сдержать свое слово.
— Не бойся, Карвер. Ларн теперь стал одним из множества голых островов, рассеянных в море. — Джек сам не поверил своим словам, да и как он мог? Ларн теперь переселился в его сердце и его душу.
— Ну смотри же, я на тебя полагаюсь.
— Можешь не сомневаться, Карвер.
Джек спустился вниз. Дерево издавало острый запах замкнутого пространства. Низкие потолки ограничивали ночь. Дверь капитанской каюты была закрыта.
Джек толкнул ее, не постучавшись.
Капитан сидел у стола и записывал что-то в толстую книгу.
— Входи, — сказал он, не поднимая глаз. — Садись. Я тебе уже налил.
Джек вошел. Здесь было тепло, но как раз в меру, и светло, но не так, чтобы резало глаза. На столе стояло два стакана: один полный до краев, другой — наполовину. Квейн повернулся к Джеку лицом.
— Я так и знал, что ты сейчас придешь.
— Знали? — Джек сел.
— Да, было у меня такое чувство.
— А если бы я не пришел?
— Тогда я выпил бы твой ром сам. Отчего же не приготовиться к приему, коли я так и так внакладе не останусь.
Джек взял стакан, гладкий и тяжелый.
— Что сталось с той ларнской девушкой потом?
Капитан ответил сразу, точно всю ночь только и ждал этого вопроса:
— Когда «Благодатный бриз» причалил в гавани, я отвел ее к себе домой. Она еще не оправилась, и мы с матушкой несколько недель выхаживали ее. Никогда не видел человека, полного такой решимости выздороветь. Она, можно сказать, вернула себе здоровье одной лишь силой воли. А как стала на ноги — в тот же день ушла из города. Не было никакой возможности ее удержать. Она боялась Ларна, боялась, что жрецы выследят ее и убьют. Сердце у меня разрывалось, но я отдал ей все мои сбережения и отпустил ее.
Джеку казалось, что ночь кружится вокруг них и только они с Квейном неподвижны.
— Куда она пошла?
— Она не сказала — не хотела подвергать меня опасности, — шепотом сказал Квейн. — Но мне думается, она отправилась на север.
— Какая она была?
— Темноволосая, с голубыми глазами, хрупкая, и лицо сердечком. Красавица, одним словом.
Все кружилось, и воздух свистел в ушах.
— Как ее звали?
— Анеска.
Все остановилось как вкопанное.
Квейн поднес стакан ко рту, выпил и посмотрел Джеку в глаза.
— Уходя из Рорна, она сказала, что возьмет себе другое имя — такое, которое есть в каждом городе Обитаемых Земель. Я посоветовал ей назваться Люси, но не знаю, приняла она мое предложение или нет.
Джек не дышал, слушая капитана, и лишь теперь со свистом втянул в себя воздух. Сам того не заметив, он вскочил со стула — он должен был потрогать капитана, чтобы убедиться, что Квейн настоящий и действительно произнес эти слова. Квейн был теплый, и пахло от него ромом — самый что ни на есть настоящий морской волк. Джек знал, что капитан сказал правду.
Джек ощутил стеснение в груди. Какие-то новые чувства распирали его сердце, терзая его острой, но сладкой болью. Он испытывал и облегчение, и удивление, и волнение, и радость, но сильнее всех была печаль. «Как она, должно быть, страдала! — думал он. — И как хорошо скрывала и свое прошлое, и свой страх!»
А еще Джек чувствовал благодарность. Благодарность за то, что узнал наконец правду. Опустившись на колени перед капитаном, он сказал:
— Она послушалась вашего совета. И назвалась Люси.
Рука капитана легла ему на плечо.
— Да. Ты ее сын. Я понял это сразу, как увидел тебя. — И капитан добавил с тоской: — Она была храбрая девушка.
Джек приник к нему. Наконец-то он получил ответ. Он узнал, почему мать изменила имя, почему каждый день всходила на стену замка и смотрела на приезжих и почему ничего не говорила о себе. Страх правил жизнью его матери — и причиной этого страха был Ларн.
Да, она жила в страхе, но надеялась отомстить. И ее клятва оказалась столь сильна, что пережила ее. Быть может, клятва ее и сгубила — но теперь все сбылось: Ларна больше нет, и мать может спокойно почивать в могиле.
— Почему вы не рассказали мне этого раньше? — спросил Джек. — Я мог бы и не прийти к вам.
— Джек, море убаюкивает человека, словно младенца в колыбели. Когда твои глаза не видят берега, а под ногами нет земли, ты думаешь только об одном — о своем плавании. Надо вернуться на сушу, чтобы увидеть все в настоящем свете. Я полагал, что и с тобой дело обстоит так же, — стоит тебе провести пару часов на суше, и ты поймешь.
— Но есть еще вещи, которых я не понимаю.
— Я рассказал тебе все, что знал. — Квейн потрепал Джека по плечу. — Налей-ка нам еще, и выпьем за твою мать. А вопросы без ответов могут подождать и до завтра.
