видевшим в них лишь элемент роскошной декорации и источник наслаждений. Она такой и была. Очень роскошной. Изысканно декоративной. Невероятно сладострастной.
— Я был бы не против, но…
Если бы братья Жермен не начали вчера скупать акции, искусственно завышая цену новых облигаций железной дороги на юге страны, он бы с радостью позволил уговорить себя. Но братья Жермен скоро станут избавляться от своей недавней покупки, и он намеревался продать свои акции как раз на гребне подъема цен, но… чуть раньше братьев Жермен. По расчетам Этьена, прибыли от этой операции должно было хватить, чтобы обеспечить ему контрольный пакет акций новой железнодорожной ветки в Кан.
— Останься со мной, Этьен. Давай развлекаться дальше, — она говорила с легким придыханьем, в котором звучало отточенное и властно зовущее приглашение, редко дававшее осечку.
— С удовольствием, Изма… какнибудь в другой раз.
Когда это не будет стоить мне пятидесяти миллионов франков, добавил он мысленно и, отбросив в сторону спутанный клубок белоснежной простыни, соскользнул с кровати.
— Если ты уйдешь, я обижусь, — объявила она, изогнувшись и застыв во всем своем великолепии посреди разоренной постели. Ее бледная кожа порозовела от недавней страсти и вновь овладевающего ею возбуждения, тяжелая грудь своими остроконечными вершинами словно тянулась к нему в откровенном ожидании ласки. — И заставлю тебя заплатить за это… — капризно заявила она, глядя, как герцог удаляется от нее по темнозеленому шелку ковра. — И вообще, Этьен, тебе нужно подстричься, — продолжила она тоном огорченной супруги, — ты выглядишь, как арабский разбойник.
Уже на пороге туалетной комнаты он оглянулся. От ее хозяйского супружеского тона по спине пробежал легкий холодок. Ему уже было тридцать девять, и если бы он хотел носить волосы покороче, то вряд ли стал их отращивать. Глядя на белоснежное, очаровательное тело знаменитой красавицы и отважной жрицы любви, он мягко возразил:
— Не стоит, дорогая. Я питаю отвращение к капризным женщинам.
— А я питаю отвращение к разговорам о делах, — ожесточенно парировала Изма, подавшись вперед и опершись на локоть. Прекрасные черты ее лица исказила недовольная гримаска. — Этьен, это все ужасно утомительно. Биржа останется на своем месте и через час, и через два.
— Прошу прощения, что утомил тебя, — герцог де Век не обиделся на замечание Измы. Он находил его естественным для того типа женщин, к которому она принадлежала. Слишком типична, слишком предсказуема, а в общем, если воспользоваться ее же лексиконом… утомительна. Коснувшись рукой золотой рукоятки двери туалетной комнаты, он учтиво сделал ей предложение, от которого обычно безутешные нахмуренные лица его приятельниц сразу смягчались. — Позволь мне купить тебе какуюнибудь безделушку у Шоме. Подбери себе чтонибудь по дороге домой. В качестве платы, как ты выразилась, — добавил он с ленивой улыбкой, — за мое нетактичное бегство.
— Я обойдусь тебе очень недешево, мой дорогой, — недовольная гримаска на ее лице предвещала вспышку гнева. — И покину тебя на целую неделю, чтобы преподать хороший урок.
— Я буду безутешен.
Однако его улыбка была отнюдь не безутешной, а напротив, шаловливой и чертовски привлекательной.
— Черт бы тебя побрал, Этьен! — графиня уже сидела в кровати, испепеляя взглядом высокого, атлетически сложенного нагого мужчину, готового вотвот выйти из комнаты. — Ты что, действительно уходишь?
Он слегка вздохнул; в это время начали свой мелодичный бой каминные часы, напоминая об уходящем времени.
— Да, ухожу.
Реакция Измы вполне соответствовала ее знаменитому необузданному темпераменту. Наклонившись вперед, она схватила с ночного столика Этьена маленький порфировый бюст Клеопатры и подняла над всклокоченной светловолосой головой, явно намереваясь запустить им в Этьена.
Как только снаряд отправился в полет, Этьен скользнул в туалетную комнату, успев захлопнуть дверь на долю секунды раньше удара. Маленькая порфировая скульптурка с грохотом врезалась в панель вишневого дерева и разлетелась на куски. Герцог слегка поморщился.
— Графиня в плохом настроении? — спокойный и сдержанный тон Луи свидетельствовал о том, что ему отнюдь не в новинку подобные дамские спектакли в апартаментах хозяина.
— По всей видимости, да, — сухо ответил Этьен, гадая, удастся ли Русселю подобрать замену его любимой Клеопатре. Эта элегантная скульптура сопутствовала ему всю жизнь, с самой юности. Особое очарование ей придавало сочетание экзотической красоты, которой славилась египетская царица, с сознанием обреченности в той жестокой борьбе, которую она вела с Римом. Секунду спустя он уже избавился от сентиментальных воспоминаний и, переходя к суровой реальности, ожидавшей его на бирже, живо поинтересовался: — Насколько высоко поднялись котировки? — На смену Изме пришли куда более важные дела, с которыми были связаны пятьдесят миллионов франков его собственных денег.
— Последний раз Лежер звонил минуту назад, цена возросла до двухсот двадцати франков, — ответил Луи. — Я уже собирался прервать вас, невзирая на положение… дел. Лежер сходит с ума.
— Скажи ему, пусть подождет, пока поднимутся еще на сорок пунктов, а потом продает. Еще передай, что я буду в зале торгов через пятнадцать минут. — Свои последние слова герцог тут же подкрепил действием: запер дверь на ключ, чтобы исключить любое вмешательство в свое достаточно напряженное расписание, и продолжал: — Пусть Гийом ждет меня у входа… Что, уже? — улыбка герцога была теплой и благодарной. — Что бы я без тебя делал! Графине тоже потребуется экипаж. — Увидев на лице Луи слабую усмешку, Этьен весело добавил: — Я полагаю, что о ее лошади также позаботились? — Еще один утвердительный кивок. — Нужно ли говорить, чтобы к мадам прислали ее горничную?
— Я полагаю, она предпочитает Августину, ваша светлость, чем, возможно, и объясняется тишина в вашей спальне.
— У тебя все так хорошо получается, Луи, — решил поддразнить его герцог. — Почему бы тебе не взять на себя еще и мою торговлю на бирже? Тогда Клеопатра осталась бы цела.
— Я хотел было, но вы же знаете Лежера… педант и фанатик протокола. К тому же ваши указания были совершенно конкретны: я должен был проследить за тем, чтобы вы снова встали и были одеты к десяти часам. Прошу прощения, что был вынужден нарушить утренний… ээ… визит графини.
Этьен пожал плечами и улыбнулся. Он трезво отдавал себе отчет, что покупка железной дороги куда важнее роскошного тела Измы. По крайней мере, он в этом не сомневался. Изма, конечно, прекрасно владела искусством разжигания страсти, однако ее капризы уже начинали его раздражать. Сегодня она просто вторглась в его личную жизнь без всякого приглашения. Она застала его врасплох, когда появилась этим утром в Булонском лесу, где он, как обычно, с сыном и друзьями, прогуливался верхом. И хотя он ничего не имел против чувственной и страстной Измы, ему больше нравилось, когда в отношениях с женщинами инициатива исходила от него самого: Этьен не любил, когда на него начинали давить. В особенности его раздражали намеки на постоянство в отношениях, все эти вначале осторожные посягательства на его время, хозяйский супружеский тон, неизбежные претензии на исключительность.
Будучи наследницей поместий в департаменте Норд, куда как раз входили богатейшие во Франции запасы угля, Изма привыкла к тому, чтобы ее желания удовлетворялись полностью и немедленно. Этьен отнюдь не жаждал стать объектом этих желаний, но не исключал необременительных совместных развлечений. И если ей хотелось большего, чем их свободная связь, длившаяся несколько месяцев, то у него такого желания не возникало.
— Луи, когда графиня снова появится или позвонит, — мгновенное решение подсказал печальный опыт, — меня нет дома.
— Надолго, монсеньор?
— На обозримое будущее, Луи. Отправь ей шкатулку Шиги, которой она восхищалась у Русселя, ту, что расписал Рафаэль, вместе с моими наилучшими пожеланиями.
— Да, монсеньор.
— Положи в шкатулку ожерелье с розовыми бриллиантами, доставленное Шоме на прошлой неделе, вместе с моей карточкой.
— Да, конечно, монсеньер. — Ответ Луи был лишен и тени эмоций.
