Герцог, разумеется, имел в виду одну из карточек, заранее надписанных без указания адресата: «С любовью. Этьен». Поскольку Руссель с гордостью подчеркнул во время частного просмотра на прошлой неделе, что эта шкатулка эпохи Ренессанса является единственной в своем роде и была украшена Рафаэлем для своего покровителя, сиенского банкира Агостино Шиги, то щедрость подарка указывала на твердость решения герцога относительно связи с графиней.
Зеленые глаза герцога рассеянно остановились на солнечном утреннем пейзаже за окнами.
— Солнце взошло, — тихо заметил он, словно избавиться от любовницы в такой многозначительно дорогостоящей манере было делом столь же прозаичным, как комментарии по поводу погоды.
— Да, монсеньор, около часу назад.
А он и не заметил, поглощенный распутными утехами.
— Тогда земля уже подсыхает. — Он подошел к ванне с золоченым днищем, удобно расположенной посередине комнаты на персидском ковре музейной ценности, и до упора открыл оба крана. — Валентин звонил?
— Дважды, монсеньор. Я сказал ему, что вы все еще… заняты.
Герцог улыбнулся.
— Смотри, не забудь о розовых бриллиантах. За последние несколько недель он пережил с Измой немало сладостных мгновений.
Луи позволил себе высказать легкую обиду изза напоминания.
— Извини, — мягко признал свою оплошность Этьен. Луи всегда был образцом аккуратности и исполнительности. — А мистер Бушар уже звонил?
— Нет, сэр.
Этьен слегка нахмурился. Бушар должен был позвонить в половине десятого и сообщить, по какой цене братья Жермен намерены продавать свои акции. Снова мельком взглянув на часы — пять минут одиннадцатого — герцог нахмурился еще больше, пожал плечами. Этот Бушар с самого первого, весьма таинственного контакта с ним производил странноватое впечатление. Скорее всего это какаято затея братьев Жермен, чтобы обмануть его или сбить с толку, некий анонимный звонок, в лучшем случае не заслуживающий доверия. Пусть Лежер продает акции по двести шестьдесят франков, как и было намечено. Он уже собирался отослать Луи к Лежеру и начал мысленно формулировать инструкции, когда неожиданно зазвонил телефон. Вдохновение мгновенно охватило его, как и во время памятного необыкновенного выигрыша в МонтеКарло. Он знал, кто это звонит, точно так же, как он знал, что ему придет недостающая карта в баккара еще до того, как банкомет сдал ее.
— Я возьму, — твердо сказал герцог. Телефон стоял на маленьком столике у окна.
— Де Век слушает.
Его низкий голос прозвучал слегка приглушенно, словно он догадывался, что позвонивший с опозданием Бушар нервничает, находясь в сильном напряжении, и его нужно подбодрить.
Свет, лившийся из окна, обрисовывал широкоплечий силуэт герцога, переливаясь на его темных волосах, пока он тихо говорил в трубку:
— Да. Да. Нет, в этом нет необходимости. Завтра? Да. Благодарю вас. — Ни один мускул не дрогнул в его лице, дыхание не участилось, покуда он быстро осмысливал услышанное. — Они будут продавать после двухсот семидесяти пяти. — Этьен медленно вернул трубку на место, его тонкие ноздри раздувались, глубоко втягивая воздух. Опыт и интуиция были совершенно необходимы при игре на бирже, но никогда не мешало иметь на своей стороне обиженного сотрудника из противоположного лагеря. Он не знал, можно ли доверять Бушару, и не доверял ему полностью. Но… рот герцога искривился в ухмылке. — Скажи Лежеру, чтобы он дождался цены в двести семьдесят три франка и начинал продавать. — Герцог подошел к ванне и погрузился в прибывающую воду.
Сидя в воде, он вытянул длинные ноги и лег на прохладный мрамор.
— Мистер Бушар зайдет завтра за тем, что ему причитается. — Быстро поднявшись, он встал в теплой ванне, гладкий, мокрый и улыбающийся. — Успокой беднягу Лежера немедленно, Луи, — предложил он, потянувшись за мылом без ароматизаторов, которому отдавал предпочтение. — Я сам оденусь.
Через час герцог де Век получил контроль над новой железной дорогой. К тому же он избавился — с соответствующим подарком на память — от своей последней любовницы, что в его жизни случалось не так уж редко. Этьен отобедал в клубе, и теперь его не спеша везли в один из ближайших парижских пригородов на ежедневную игру в поло. Сладкий весенний ветер дул в открытые окна экипажа, гармония и покой царили в его душе.
Он был в необыкновенно приподнятом расположении духа.
А в это время в другой части света Дейзи Блэк, молодая женщина, происходившая из индейского племени абсароки, одна из пятидесяти женщинадвокатов Америки, стояла в зале судебного заседания в Хелене, штат Монтана, и в который раз думала, глядя на судью Нотта, насколько мир был бы лучше, если бы можно было оградить его от невежества и ограниченности.
Всего два года назад закон штата Монтана разрешил судебную практику женщинамюристам. Судья Р. Нотт был против нового законодательного акта и во время судебного заседания, неодобрительно взглянув на Дейзи, произнес: «Леди, что вы, собственно говоря, делаете в моем суде?»
Когда Дейзи попыталась ответить, Нотт грубо перебил ее: «Мисс Блэк, если вы еще раз заговорите, я обвиню вас в неуважении к суду». Вебстер Дрейк, адвокатоппонент, поспешно поднялся и тактично вмешался, разъясняя суть дела, он также указал на существенный опыт Дейзи в юриспруденции.
Даже скрупулезно изучив внушительный список выигранных ею дел, судья Нотт все же неучтиво настаивал на том, что компания «Брэддок Блэк» могла бы позволить себе «хорошего» адвоката.
Раскрасневшийся, разочарованный, он не мог на законном основании выгнать ее из зала суда и потому упорно отстаивал свою воинствующую антифеминистскую позицию. Она заключалась в намеренном игнорировании законов штата, которые случайно не соответствовали его собственной позиции. Его пространная тирада выглядела таким образом: «Мы не можем не помнить о том, что общественный закон разумно не допускал женщин к профессии юриста. Законы природы велят женщинам плодиться, вынашивать и воспитывать детей своего народа». Этим самым его неодобрительное отношение к расе, к которой принадлежала Дейзи, было выражено открыто и сопровождалось недобрым и пронзительным взглядом. «И для охраны домашнего очага в мире и любви на протяжении всей жизни». Его голос стал почти угрожающим. «Профессиональный статус адвоката несовместим с социальным положением женщины. Это бегство от природы и добровольная измена ей». Его точка зрения изначально была непоколебима.
На протяжении всего судебного заседания Дейзи молча выслушивала абсолютно немотивированные замечания, внешне спокойно терпела равнодушное и пренебрежительное отношение к себе. Но усилия судьи были тщетны. Во время опроса свидетелей и перекрестного допроса Дейзи блестяще доказала противозаконность притязаний компании «Ханна Майнинг» на медные рудники, принадлежащие компании «Брэддок Блэк».
Невзирая на откровенное предубеждение судьи Нотта, суд присяжных не мог отвергнуть ее искусные доказательства, которые она приводила с достоинством специалиста. Дейзи Блэк редко выходила из себя, как в суде, так и где бы то ни было. Она была хорошо воспитана, образована, обладала редкой силой воли, присущей женскому «сообществу» адвокатов Америки. Их было очень мало, и они добились своего благодаря тяжелому труду, упорству и умению контролировать свои эмоции.
В отличие от белых, которые зачастую были эмоциональны, шумны и грубы, племя абсароки культивировало сдержанность и вежливость. Дейзи управляла собой с завидным самообладанием и благодаря своему хладнокровию заработала себе прозвище «железная леди».
Брат Дейзи Трэй не был столь сдержанным, как она. Отреагировав на последнее замечание судьи, он вскочил на ноги и перегнулся через стол, зарезервированный для персонала компании «Брэддок Блэк». Казалось, Трэй сейчас перемахнет через него. Его стального цвета глаза были полны гнева, спина напряглась, и только твердая рука отца остановила его.
Отвечая на грубую реплику судьи, будто бы она засиделась в девицах именно по той причине, что ей не хватало природной кротости, присущей женскому полу, Дейзи заметила: «Замужем я или нет, судья Нотт, это не имеет никакого отношения к делу, но моя профессия адвоката затруднит компании „Ханна Майнинг“ забирать руду у компании „Брэддок Блэк“. И кстати, о природной женской кротости. Я встречала много замужних женщин в Монтане, пашущих, строгающих, управляющих фургонами. Это, к слову, о вялой и
