Сливаясь с ним, она чувствовала его дикую освобождающуюся энергию, такую же пьянящую, как и его неудержимая, жаркая страсть, которая опаляла все ее чувства. И когда первые короткие волны оргазма начали накатывать глубоко внутри нее, он, казалось, предугадывал их, и его ритм соответствовал им так совершенно, так пылко, что она громко закричала, купаясь в горячих волнах удовольствия. А когда их страсть достигла высшей точки, он закрыл глаза, забываясь в неистовом наслаждении, и ничего больше не имело значения. Мир рухнул, исчез, каждый нерв и каждая клеточка наполнились ослепительно горячим взрывоопасным чувством.
Пребывая в истоме, прежде чем открыть глаза, Дейзи поняла, что понятие удовольствия для нее навсегда изменилось. Это была высшая степень по сравнению с ее прошлым опытом. Насколько приятна была первая мысль, настолько ранила вторая, подумала затем она. Но герцог наклонил голову и нежно поцеловал ее в губы, и когда ее ресницы приподнялись от этого прикосновения, она увидела только красоту его глаз, а потом его обезоруживающую улыбку. Ее смутно тревожные мысли словно испарились благодаря этой сердечной улыбке. Чувство ни с чем не сравнимого ослепительного наслаждения снова вернулось. Она все еще принадлежала ему, а может быть — не все еще, а наконецто и окончательно.
— Я слишком стар для такой акробатики, — сказал он, слегка усмехнувшись. Ему было пятнадцать лет, когда он последний раз занимался любовью в карете.
— Ты просто слишком большой, — прошептала Дейзи с расслабленной полуулыбкой.
Может, и так, но он не намного вырос после пятнадцати. И надо сказать, что едва ли не с тех пор он чувствовал потребность в некоторых случаях игнорировать комфорт кровати. Он почемуто подумал об этом, когда чувство реальности вернулось к нему.
— Если ты будешь продолжать соблазнять меня, — произнес он веселым голосом, — я вынужден буду заказать экипаж более внушительных размеров. Сейчас я не уверен в том, что смогу пошевелиться.
— Ты, по крайней мере, в состоянии выбирать, двигаться тебе или нет, — многозначительно прошептала Дейзи. Она все еще была стиснута его могучим телом.
Ироническая улыбка зажгла его глаза солнечным светом.
— Простите меня, мадемуазель… за мою… прискорбную примитивность.
Он выглядел помальчишески очаровательным с растрепанными волосами, с горящими зелеными глазами. Дейзи внезапно, как удар молнии, пришла в голову мысль о близкой потере. Она почувствовала, как сжалось ее сердце. Когда они расстанутся, ее мир рухнет во мрак. И возможно потому, что сегодняшний день был наполнен страстью, или потому, что она впервые нашла свою настоящую любовь, она обнаружила, что глаза вдруг стали влажными и слезы ручьем потекли по ее прекрасному лицу. Этьен был слишком близко, чтобы не заметить этого.
— Любимая, — произнес он тихо и изумленно, — что случилось? Скажи мне, любимая, что мне сделать, и я сделаю все, что пожелаешь.
— Тут ничего не сделаешь, — прошептала Дейзи, думая, как несправедлив Господь, создав этот мир, в котором Этьен женат и имеет семью. — Извини меня, обычно я не так эмоциональна.
Последнюю фразу она произнесла более спокойно, и это была правда. Она в самом деле никогда не проявляла так свои чувства.
Подняв Дейзи и усадив ее к себе на колени, Этьен поправил воротничок ее платья оберегающеуспокаивающим движением и, нежно прикоснувшись пальцами к ее щеке, приподнял ее лицо.
— Если ты не расскажешь мне, я не смогу тебе помочь, — его голос был таким, каким он обычно успокаивал своего внука Гектора.
— Я не знаю, в чем дело, — соврала она.
— Я не хочу делать тебя несчастной. Это последнее в мире, что я хотел бы сделать.
— Но я совсем не несчастна, — прошептала она, и слезы вновь покатились по ее щекам.
— Ты обманываешь меня.
Дейзи попыталась улыбнуться. С розовыми горящими щеками, с шелковыми растрепанными волосами и мокрыми ресницами она выглядела подетски юной.
— Я вижу, мне придется изменить свое поведение, — сказал он, убирая волосы с ее лба.
— Не надо.
— Ну, на чтонибудь менее эмоциональное, по крайней мере, — его голос был низким, хрипловатым.
— Нет, не нужно, — несмотря на слезы, ей показалось, что он приоткрыл двери надежде.
— Наверное, надо стать специалистом по высушиванию слез поцелуями. — Этьен слизнул мокрую дорожку с ее лица.
Дейзи слабо улыбнулась. У нее было время понять разницу между фантазиями и действительностью.
— Если вы не возражаете…
— Целовать тебя куда бы то ни было — просто восхитительно, мисс Блэк.
Он умел доставить женщине удовольствие, при этом не сомневался в своих способностях, поэтому надеялся, что его слова успокоят Дейзи и заставят ее улыбнуться понастоящему.
— Ты шокируешь меня, — ее внезапный приступ уязвимости прошел, побежденный собственной логикой.
— Я еще даже не начинал шокировать тебя, любимая.
— Это что, обещание? — она снова была уверена в себе и кокетничала. У нее есть несколько недель впереди, и нужно быть довольной хотя бы этим.
— И еще какое, — прошептал он.
Остальная часть пути в Кольсек прошла в дразнящих ласках и мягких поцелуях как опьяняющая прелюдия чегото большего.
Их захватили такие удивительные чувства, что казалось, они очутились во владениях, где вокруг царили радость и удовольствие, а ключи от ворот были только у них двоих. И слово «счастье» больше не было пустым звуком.
Когда они прибыли в Кольсек, он на руках внес ее в дом. Дейзи была полураздета, а на Этьене были только дорожные бриджи. Гильом с улыбкой наблюдал, как босой хозяин открывает ногой дверь.
Пока оба слуги герцога пребывали в некотором замешательстве, он коротко приказал:
— Живо, ванну наверху и обед в сад к трем часам. Дейзи уткнулась лицом в его плечо, и он прошептал ей на ухо:
— Тебя это устраивает?
Это был просто вопрос, любезность учтивого человека. Но он ни к кому никогда так не относился, у него были далеко идущие намерения, и ее ответ имел огромное значение. Ему хотелось постоянно угождать ей, хотелось подарить ей весь мир, свое богатство, имущество, счастье и радость. И это его пугало.
Но тут она подняла голову, улыбнулась ему и разрешила все сомнения простым ответом:
— Мне безразлично.
И это действительно было так. Весь остальной мир отступил, исчез, сгинул, пока он держал ее на руках. Герцог тоже улыбнулся.
— Я знаю, — загадочно произнес он, как будто они говорили на условном языке.
Пока Франсуа носил воду для ванны в солнечномедных ковшах, они сидели на балконе, греясь на солнце.
— Ты останешься на ночь? — спросил Этьен, задумчиво глядя на горизонт, наслаждаясь весенним теплом и прекрасным пейзажем, как будто олицетворяющим степень их взаимного тепла.
Когда Дейзи кивнула, он предложил, чтобы она написала записку Аделаиде — оправдание внезапному исчезновению.
— Гильом отвезет, — сказал он и поднялся, чтобы принести ей бумагу и ручку, затем положил ей на колени подставку для письма.
Он не спрашивал, что она написала (его мало трогали общественные условности), а просто забрал конверт, когда она закончила, и спустился вниз, чтобы вручить его Франсуа с наставлениями для Гильома.
Он отсутствовал недолго. Но солнечное тепло убаюкало Дейзи, которая очень плохо спала предыдущую ночь, поэтому не удивительно, что она задремала.
