— Да, — усмехнулся вождь. — Он совсем дик, ни на что не годится.
— Люди говорят, в его земле скрыто много ценного, — возразила я. — Много тяжб и схваток ведется сейчас вокруг него.
— О! Так всегда, — проговорил он, словно о давно известном. — Вечно битва за это место. Сотни лет назад люди дерись за него — индейские люди; говорят, и спустя сотни лет всё будут драться — никогда не решить, чье место здесь, кто иметь права на него. Нет, никогда не решить! Остров Мертвого Тела всегда, значит, битва для кого-нибудь.
— Так, значит, индейцы сражались за него между собой? — заметила я, словно ненароком, и насторожилась в ожидании легенды, которая, я чувствовала, сейчас последует.
— Бились врукопашную, словно рыси, — отвечал он. — Бились, истребляя друг друга, пока остров начинал истекать кровью, алее, чем этот закат, а морские воды вокруг становились цвета пламени; именно тогда, говорит мой народ, и появился на этих берегах первый алый огнецвет.
— Это замечательный цветок, — заметила я.
— Он и не может быть иным, ибо родился и вырос из сердец доблестных воинов-соплеменников, очень доблестных, — подчеркнул он.
Мы перебрались на восточную сторону моста и стали там, следя за глубокими тенями, которые медленно и безмолвно сгущались вокруг острова; и едва ли доводилось мне видеть более мирную картину.
Вождь вздохнул.
— Теперь у нас нет таких людей. Нет бойцов, как те мужи, нет сердец, нет мужества, как у них. Но я расскажу тебе их историю, тогда ты все поймешь. Сейчас есть мир; сегодня все — добрые тилликумы; даже духи умерших не сражаются между собой; а давным-давно, случалось, сражались друг с другом и духи.
— А легенда? — отважилась я.
— О да! — отвечал он, внезапно возвращаясь к настоящему из дальней страны в царстве времен. — Индейские племена — они называют ее «Легендой об Острове Мертвых Мужей».
Война шла повсюду. Злобные племена с северного побережья, дикие племена с Юга, все сошлись здесь, нападали и бились, жгли и брали в полон, пытали и истребляли своих врагов. Леса курились дымом лагерных костров. Теснины задыхались от военных лодок, а Сагали Тайи, владыка мира, отвернул лик свой от индейских детей. Спор и борьба разгорелись вокруг этого острова. Знахари с Севера требовали его себе, чтобы творить свои заклинания. Но и южные знахари притязали на него. Он нужен был тем и другим как место для колдовства, для тайных чар. Во множестве сходились знахари на этом небольшом пространстве, пуская в ход любую, подвластную им волшбу, дабы выгнать противника прочь. Ведуны с Севера разбили лагерь на северном конце, те, что с Юга, осели на южном берегу, лицом к тому месту, где раскинулся ныне великий город Ванкувер. Обе стороны заводили пляски, распевали заклинания, жгли волшебные куренья, раскладывали свои ведовские костры, потрясали волшебными погремушками, но ни одна из них не сдавалась, ни одна не брала верх. А вокруг них, на воде и на суше, бушевали битвы, в которых племя сходилось с племенем, — Сагали Тайи покинул своих индейских детей…
Но вот спустя много лун воины обеих сторон ослабели. Они вскричали, что от заклинаний враждующих знахарей сердца их становятся сердцами младенцев, а руки теряют силу, словно у слабых женщин. И тогда друг и враг поднялись, как один человек, и прогнали всех знахарей с острова, погнали их вдоль по заливу, погнали всех скопом через Теснины и дальше — в море, где они и укрылись на одном из внешних островков залива. А затем племена вновь набросились друг на друга.
Боевая кровь северян всегда побеждает. Они сильнее, дерзостней, проворней, живее. Снега и льды их краев заставляют биться пульс так быстро, как не в силах сделать это сонное солнце Юга; их мускулы сотворены из более прочного вещества, их выносливость больше. Да, северные племена всегда выходят победителями…
Но не так-то легко превзойти мастерство и военную хитрость южных племен! И пока северяне следовали за знахарями дальше в море, чтобы увериться в окончательном их изгнании, южане под покровом ночи вернулись и захватили во вражеском лагере всех женщин и детей, да еще старых, расслабленных стариков; их переправили на Остров Мертвого Тела, превратили в заложников. Словно крепостной стеной, лодки южан кольцом охватили остров, и сквозь них доносились рыдания пленных женщин, бормотанье стариков, плач маленьких детей.
Вновь и вновь бросались на это кольцо из лодок мужи Севера и вновь откатывались назад. Казалось, сгустился воздух от тучи отравленных стрел, воды потемнели от крови. И день ото дня круг каноэ южан делался тоньше и тоньше: сказывались стрелы северян, точность их прицела. Повсюду плавали лодки, лишенные гребцов, или, того страшнее, управляемые одними мертвецами. Лучшие из воинов-южан уже пали; и тогда их величайший Тайи поднялся на высокую скалу восточного берега. Не думая о тысяче стрел и копий, направленных ему в грудь, храбрец поднял руку ладонью наружу — в знак переговоров. В тот же миг все опустили оружие, и ухо каждого северянина стало внимать его словам.
— О мужи Верхнего Берега, — молвил он, — вы многочисленнее нас, ваше племя сильнее, ваша выдержка больше. Нас же начал одолевать голод, нас становится все меньше. К тому же наши пленники — женщины, дети и старики — истощили запасы пищи. Если вы не пойдете на наши условия, мы будем сражаться до последнего. Завтра же на ваших глазах мы перебьем всех пленных, ибо нам нечем их больше кормить. Но мы согласны вернуть вам жен, матерей, отцов и детей, если получим за каждого по одному из лучших и храбрейших молодых воинов, которые согласятся принять смерть вместо них. Молвите! Вот ваш выбор!
И тотчас же десятки юных воинов поднялись в лодках северян. Воздух наполнился радостными криками, ликующими воплями. Казалось, весь мир зазвенел голосами этих юных мужей, громко взывающих в невиданной храбрости:
— Возьмите меня, но верните моего престарелого отца!
— Возьмите меня, только оставьте племени мою маленькую сестру!
— Возьмите меня, только освободите жену и мальчика!
И договор был заключен. Двести героев, славных юных мужей, подгребли к острову, прошли сквозь заградительный круг из каноэ и вступили на берег. Гордо реяли их орлиные перья, а духом и дерзостью они были подобны богам. Расправив плечи, шли они твердой поступью, неколебимые сердцем. В свои каноэ собрали они две сотни пленников. Вновь рыдали жены, бормотали старики, голосили дети, но эти юные боги с медно-красной кожей ни в чем не поколебались, ни в чем не смутились. Их слабые и бессильные родичи были спасены — что теперь значила для них такая малость, как смерть?
Освобожденных пленников тотчас окружили соплеменники, но цвет замечательного народа был в руках врага; эти доблестные мужи столь мало ценили жизнь, что с готовностью, с радостью отказались от нее ради спасения всех, кого любили, о ком заботились. Были среди них испытанные воины, сразившиеся в десятках битв, и юноши, еще не достигшие расцвета сил, что впервые натягивали лук; но сердце их, храбрость и самоотверженность были едины.
Они замерли перед длинным рядом воинов-южан. С поднятой головой, дерзким взглядом, гордо обнаженной грудью. Каждый, нагнувшись, сложил у ног оружие, затем выпрямился, безоружный, и засмеялся в лицо смерти. Тысячи стрел взвились в воздух, из двухсот доблестных уст вырвался смертный крик — ликующе, победно, — словно глас всесильных владык; и вот двести бесстрашных северных сердец перестали биться.
А наутро племена Юга увидали, что место, где они пали, покрылось пылающими огнецветами. И тут смертельный ужас объял их. Они покинули остров, а когда ночь вновь укрыла их, разместились в своих каноэ и, бесшумно проскользнув сквозь Теснины, обратили носы лодок к Югу, и с тех пор эти берега уже больше не видели их.
— Что за доблестные мужи, — прошептала я, едва только вождь завершил свою необыкновенную легенду.
— Да, мужи! — эхом отозвался он. — Белые люди называют его Островом Мертвого Тела. Таков их обычай, но мы, сквомиши, зовем его Островом Мертвых Мужей.
Собранные купами сосны, общие очертания острова были теперь сумрачны и неясны. Покой, глубокий покой царил над водами, и пурпур летних сумерек сменила серая мгла. Но я знала, что в глубине чащи на Острове Мертвого Тела растет цветок пылающей красоты; его краски скрыты нисходящей ночною тьмой, но там, в святая святых его лепестков, бьется сердце и бежит кровь множества храбрых мужей.
