Обезголосев от лая,
Яростно, в клочья стирая ремни,
Ветру навстречу несутся они —
Злобная, дикая стая.
Чуть серебрятся в ночи
Шкуры медведя и рыси —
Все, что добыли капкан и свинец, —
Рядом с енотом бобер и песец,
Мех соболиный и лисий.
Мчится в полярной ночи
Поезд, груженный пушниной,
Быстрые сани не вязнут в снегу,
Зычно погонщик кричит на бегу,
Глухо скрипят мокасины.
Долог в полярной ночи
Путь от зимовья к зимовью,
Путь, что известен им тысячи лет,
Волчьим нутром они чувствуют след,
Волчьей, звериною кровью.
ИГЛЫ ДИКОБРАЗА
Обожженная солнцем равнина, бесприютная плоская степь,
Ни холма, и только на юге синеватая горная цепь.
Ни ручья — простор бесконечный порыжелой травой зарос,
Кое-где стреловидный кактус и побеги индейских роз.
Ни дымка, ни людского жилища, но дорога укажет вам
На скалу, под которой гордо островерхий стоит вигвам.
Там, под огненным солнцем прерий, неприметно для чужака,
Нейкья иглами дикобраза украшает шкуру быка.
Нейкья, девушка племени сиу, Нейкья, младшая дочь вождя,
У нее серебристый голос, звонкий, словно капли дождя,
У нее золотистые пальцы и глаза, что ночи черней,
У нее такая улыбка, что вовек не забыть о ней.
День-деньской поет на пороге: «Вы куда уходите, дни?
Неужели на белом свете только прерии есть одни,
И в далекой Стране Восхода, ненасмешлива и робка,
Дева иглами дикобраза украшает шкуру быка?»
На просторе западных прерий, где в тумане солнце встает,
Вдалеке от людского гула Нейкья плащ любимому шьет.
Так зачем же белым торговцам проводить здесь долгие дни,
Ждать улыбки и кроткого вздоха — неужели не знают они
Об охотнике краснокожем, о недавнем госте отца?
Он с вождем выкуривал трубку и на дочь смотрел без конца.
Через десять лун он вернется из-за синих гор, а пока
Нейкья иглами дикобраза украшает шкуру быка.
ИНДЕЙСКИЙ ПАХАРЬ
Он в чаще больше не затравит зверя,
Добычу не догнать его стреле —
В завет богов охотничьих не веря,
Молитвы обращает он к земле.
Дымок костра и звезды в зимнем небе,
Девичий смех, постель из одеял
Он на заботы о насущном хлебе,
Голодный, поневоле променял.
Он начал сев с котомкой небольшою,
Отныне дождь ему всего важней.
Он понял мир языческой душою,
Как смену вечную ночей и дней,
Зимы и лета, пахоты и жатвы,
И почва в эту первую весну
Дает приют, не нарушая клятвы,
По-матерински каждому зерну.
В ТЕНИ БЕРЕГОВ
Я с теченьями не спорю,
По реке равнинной к морю
Я плыву,
И весло в прохладе сонной
Ил подхватывает донный
И траву.
Дальний берег в дымке тает,
Зыбкий зной не долетает
До реки;
Где-то крылья прошумели,
Опускаются на мели
Кулики.
На постель реки с обрыва
Уронила ветки ива,
Спит в тиши;
Вдалеке за островами
Закачали головами
Камыши.
Где протоки сон разлили,
Разбудил семейство лилий
Птичий писк.
Утро все они проспали
В перламутре и опале
Росных брызг.
Что за чудо! А какие
Здесь легенды колдовские
Рождены!
Но плывешь без опасений:
Не спугнут они осенней
Тишины.
От лесов, скользящих мимо,
Зелень вод неотличима
За кормой.
Спать река, как прежде, будет,
Лишь на миг ее разбудит
Парус мой.
Над водой туман клубится,
