то имеют в виду своих оппонентов в рядах иудаистов и поступают в точности так же, как Иоанн, изрекающий: «Вы, дети отца своего, дьявола». Подобным же образом в Кумранском документе (дамасском) выражения «евреи», «земля Иуды», «дом Иуды» используются в том же смысле, что у Иоанна, то есть относятся к оппонентам-евреям, составлявшим в этот момент большинство. Самый агрессивный и нетерпимый отрывок в Евангелии содержится у Матфея, хотя в целом этот текст зачастую считают наиболее «проеврейским» в Новом Завете. Я имею в виду то место, когда, после того как Пилат умывает руки, народ восклицает: «Кровь его на нас и на детях наших», что ясно показывает: евреи воспринимали смерть Иисуса как проклятие, которое будет тяготеть над их потомками. Еще более страстно этот мотив звучит в апокрифическом «Послании Петра».
Увы, эта профессионально-религиозная полемика, эти литературные упражнения в теологической брани были в дальнейшем вырваны из исторического контекста и стали основанием для осуждения христианами еврейской нации в целом. Как отмечал позднее Эразм, полемики следует избегать, «потому что долгая война слов и писаний кончается дракой». Принцип коллективной ответственности, сформулированный Матфеем, и клеймо «сынов дьявола» со стороны Иоанна слились в дальнейшем, образовав ядро христианской разновидности антисемитизма, которая сложилась и переплелась с древнеязыческой антисемитской традицией, образовав со временем мощные генераторы ненависти.
Распад еврейско-христианской церкви после 70 г. н.э. и триумф греко-христианства привел евреев, в свою очередь, к яростным нападкам на христиан. Ежедневные молитвы евреев, направленные против еретиков и оппонентов, восходят еще к программе эллинистических реформ II в. до н.э., когда ригорист Бен Сира, бывший с сикариями в Масаде, обращается в своем «Экклезиастикусе» к Богу с просьбой: «Возвысь свой гнев, излей свою ярость, низвергни противника, уничтожь врага». Молитва против еретиков, первоначально известная как «Благословение Тому, кто усмиряет невежественных», превратилась в часть ежедневных молений «Амидах» под названием «Двенадцатое Благословение». Некогда она была направлена конкретно против саддукеев. Во время правления Рабана Гамалиила II (около 80-115 г. н.э.) Двенадцатое Благословение, или
Вторым последствием окончательного падения государственного иудаизма было глубокое изменение природы и масштабов деятельности евреев. Начиная с 70 г. н.э. (и особенно после 135 г.) иудаизм перестал быть национальной религией в каком-либо физическом и видимом смысле, а евреи оказались лишенными родины. Вместо этого и еврейство и иудаизм стали ассоциироваться исключительно с изучением и соблюдением Торы. Очень трудно привязать еврейскую историю к какой-то хронологии национального и религиозного развития, поскольку она представляет собой явление уникальное. И действительно, история евреев постоянно сталкивается с проблемой классификации процесса, которому аналога нет нигде. Сосредоточение иудаизма и еврейской нации на Торе происходило неуклонно, начиная с последнего этапа царства Давида. Реформы Иосии, Изгнание, Возвращение из Изгнания, труды Ездры, триумф Маккавеев, взлет фарисейства, синагоги, школы, рабби – все эти события сначала способствовали утверждению, а затем все большему упрочению абсолютного доминирования Торы в еврейской религиозной и общественной жизни. Тем самым она фактически вытеснила все остальные институты иудаизма и еврейства. После 135 г. ее власть стала абсолютной, поскольку больше ничего не осталось. Ригористы и по природе своей и из-за катаклизмов, которые сами спровоцировали, искоренили все прочее.
Было ли все это предопределено или нет? Рассматривая конкретную ситуацию II столетия, можно сказать, что евреи представляли собой сильную национальную и религиозную группу, которая ходила по грани катастрофы и в итоге вверглась в ее пучину. Так, в I веке евреи не только составляли десятую часть населения империи (а в ряде крупных городов их доля была и значительнее), но и имели тенденцию к более широкому распространению. Они были вооружены новейшей идеологией – этическим монотеизмом. Они были почти поголовно грамотны и располагали единственной в то время системой социального обеспечения. Они обращали в свою веру людей из всех социальных слоев, включая наивысшие. Кто-нибудь из императоров династии Флавиев мог легко стать иудаистом, подобно тому, как спустя 250 лет Константину суждено было стать христианином. Поэтому не случайно Иосиф Флавий гордо сообщал: «Нет ни одного города, греческого или варварского, ни одного народа, где не соблюдались бы наши обычаи седьмого дня, когда мы отдыхаем от трудов, постов и возжжения свечей… И как Господь пронизывает собой всю вселенную, так и Закон нашел свой путь в сердца всех людей». Столетием позже процесс повернулся вспять. Иерусалим уже не был еврейским городом. Александрия, бывшая некогда на 40% еврейской, растеряла всех своих евреев. Цифры огромных потерь в двух восстаниях, которые приводят Иосиф Флавий, Тацит и Диодор (по словам Тацита, только в 66-70 гг. было убито и продано в рабство 1 197 000 евреев), могут быть преувеличены, однако ясно, что в это время еврейское население Палестины резко сократилось. В диаспоре расширяющиеся христианские общины не только заимствовали лучшие богословские и социальные идеи евреев (а вместе с ними и роль «светоча для язычников»), но и активно внедрялись в еврейскую массу, так что евреи диаспоры стали одним из главных резервов новообращенных христиан.
Происходило не только катастрофическое сокращение еврейского населения на родине и в диаспоре; одновременно не менее драматически сужались горизонты еврейства. В эпоху Ирода Великого евреи начинали играть выдающуюся роль в культурной и экономической жизни новой империи. Филон Иудейский (ок. 30 г. до н.э. – 45 г. н.э.), член одной из самых богатых и космополитических семей Александрии, взращенный на Септуагинте, говорящий и пишущий на прекрасном греческом языке, знаток всей греческой литературы, историк, дипломат и крупный философ, был в то же время благочестивым евреем и автором пространных комментариев к Пятикнижию и к полному своду еврейских законов. Филон воплощал в себе лучшие традиции еврейского рационализма. Христианские богословы, жившие позднее, должны быть ему глубоко признательны за понимание Ветхого Завета, особенно в аллегорическом смысле. Его представление духа иудаизма носит глубокий, оригинальный и созидательный характер; тот факт, что он, по-видимому, не знал иврита, показывает, до какой степени просвещенные евреи стали к началу христианской эры частью мировой цивилизации и светской культуры без существенного ущерба для своей веры. Однако уже к середине столетия человек с широтой взглядов, как у Филона, уже не смог бы вписаться в еврейское общество. Евреи перестали писать историю. Они больше не рассуждали на философские темы. Все традиционные виды литературного творчества (притчи, поэзия, псалмы, аллегории, исторические новеллы, апокалиптические картины) были заброшены. Общество сосредоточилось со всей страстью, на которую было способно, на единственном виде литературы – комментариях к религиозному закону. И продолжало заниматься этим на протяжении столетий, забыв о своем богатом прошлом и отгораживаясь от интеллектуального влияния извне.
Однако это замыкание иудаизма в себе как логический итог нараставшего в течение семи веков ригоризма оказалось, видимо, условием выживания еврейского народа как такового. Евреи не исчезли с исторической сцены подобно многим народам во времена великих конвульсий переселения в конце античной эпохи. Они не утратили своего индивидуального лица в Темную Эпоху, как это случилось с римлянами и эллинами, галлами и кельтами и, разумеется, с миллионами евреев диаспоры, обратившихся в христиан. Иудаизм и остатки еврейства сохранились в янтаре Торы. Это сохранение и выживание были не просто необъяснимой гримасой истории. Евреи сохранились потому, что период интенсивной интроспекции позволил их интеллектуальным лидерам развить на базе Торы систему моральной теологии и общественный закон удивительной связности, логической согласованности и социальной силы. Утратив царство Израиля, евреи превратили Тору в крепость мысли и духа, в которой могли обретаться в безопасности и даже довольстве.
Это великое здание социальной метафизики стало намного более скромным после падения Иерусалима в 70 г. Династии священнослужителей и вообще традиционные еврейские высшие слои исчезли в развалинах города. Отныне евреи перешли к «кафедрократии» – ими стали управлять с кафедры учителя-наставники.
