знаем, как выглядел этот выдающийся еврей средневековья; портрет, который был помещен в первом томе собрания его трудов, изданном в 1744 г., хотя и много раз затем воспроизводился, был абсолютно вымышленным. Но его письма и книги, равно как и найденные в генизе материалы, говорят о нем многое. Он был частью великого пред-Возрождения XII века, которое ознаменовало начало выхода из Темной эпохи и повлияло на евреев так же, как и на арабский мир, и христианскую Европу. Он был космополитом. Писал по-арабски, но был знаком и с другими языками и обычно отвечал своим корреспондентам на их собственном языке. Всю свою жизнь читал запоем. В одном письме он сообщает, что прочитал все известные трактаты по астрономии, в другом – что ему известно все об идолопоклонничестве.
Эта способность Маймонида поглощать массу труднейшего материала, религиозного и светского, развилась у него очень рано. Равно как и решимость пересказать все узнанное еврейскому миру в упорядоченной и рациональной форме. Ему не было еще и шестнадцати, когда он закончил свой «
Маймонид весьма серьезно относился и к своим занятиям медициной, которые в первую очередь и прославили его в нееврейском мире. Он много писал о диете, лекарствах, лечении. Известны его 10 медицинских работ; возможно, что существуют и другие. Он читал лекции по физиологии и терапии, а также по иудейской религии и праву. Лечил визиря Саладина, Аль-Фади аль-Байсами, который платил ему ежегодное вознаграждение, а позднее и сына Саладина, ставшего султаном в 1198 г. Его приглашали стать придворным врачом «короля франков», а также Ричарда Львиное Сердце и Амальрика – короля Иерусалима, но он отклонил эти приглашения. Арабские источники свидетельствуют, что он считался одним из авторитетнейших врачей мира, причем был особенно искусен в лечении психосоматических заболеваний. У арабов была поговорка: «Медицина Галена хороша лишь для тела; медицина Маймонида лечит душу и тело».
Жизнь его была примером героического усердия и общественного служения, он посещал больных в больницах и принимал их на дому. Своему любимому ученику, Иосифу бен Акнину, он писал:
«Я приобрел высокую репутацию среди великих мира сего, таких, как главный кади, эмиры, дом Аль- Фадра и другие благородные горожане, которые платят совсем немного. Для простых людей слишком трудно добираться в Фустат, чтобы показаться мне, и я провожу целые дни, посещая больных в Каире, так что когда я возвращаюсь домой, то чувствую себя слишком уставшим, чтобы продолжить свои занятия с медицинскими книгами. А ведь ты знаешь, сколько времени нужно добросовестному человеку нашей профессии, чтобы сверить источники и убедиться, что все его выводы обоснованы и подкреплены надежными и авторитетными ссылками».
Другому своему адресату, Самуилу ибн Тиббону, он писал в 1199 г.:
«Я живу в Фустате, а султан – в самом Каире, и расстояние между этими точками вдвое больше субботнего перехода [т. е. 1,5 мили]. Мои обязанности у султана нелегки. Я должен посещать его каждое утро. Если ему нездоровится или заболел кто-либо из его детей или гарема, я не покидаю Каира и провожу большую часть дня во дворце. Если болен кто-то из придворных деятелей, я остаюсь там на весь день… Даже если ничего не происходит, мне не удается вернуться в Фустат до полудня. Вернувшись усталым и голодным, я обнаруживаю, что мой двор полон людей высокого и низкого происхождения, неевреев, богословов и судей, ожидающих меня. Я спешиваюсь, мою руки и умоляю дать мне поесть – хотя бы раз в сутки. Затем я иду к своим пациентам. Их очередь не иссякает до темноты, иногда до двух часов ночи. Я разговариваю с ними лежа на спине от усталости. К ночи я иногда так устаю, что не могу говорить. Поэтому израильтяне не могут пообщаться со мной, кроме как в субботу. Тогда они все приходят ко мне после службы, и я даю им советы на следующую неделю. После этого они немного занимаются (после полудня) и уходят. Некоторые из них возвращаются и занимаются до вечерней молитвы. Вот такой у меня распорядок дня».
Через год после написания этого Маймонид почувствовал, что не может больше посещать султана, и стал вместо этого давать письменные инструкции его врачам. Но он продолжал давать медицинские, юридические и богословские консультации до самой смерти в 1204 г., на семидесятом году жизни.
Вся жизнь Маймонида была посвящена служению еврейской общине и в какой-то степени людям вообще. Это соответствовало главной социальной доктрине иудаизма. Однако помогать общине Фустата и даже неевреям Каира было недостаточно. Маймонид сознавал, что обладает большой интеллектуальной энергией и, что не менее важно, способностью ее производительного использования. Евреи были созданы для того, чтобы вызывать брожение человечества, просвещать неевреев. У них не было ни государственной власти, ни военной силы, ни обширных территорий. Но у них был разум. Их оружием был интеллект и логическое мышление. Поэтому ученый имел высокий статус в их среде и высокую ответственность; на плечи ведущего ученого ложилась самая трудная задача – идти в первых рядах тех, кто превращает дикий и иррациональный мир в разумный в соответствии с предначертаниями Высшего Разума.
Этот процесс рационализации по-еврейски начался с введения монотеизма и установления его в связи с этикой. Первым за эту работу взялся Моисей. Характерной особенностью Маймонида было то, что он не только выделял уникальность Моисея (единственный пророк, общавшийся непосредственно с Богом), но и подчеркивал его роль как мощной интеллектуальной силы, создающей порядок из хаоса. И постоянной задачей евреев было раздвигать границы разумного, расширяя территорию Божьего царства разума. Филон, бывший во многих отношениях предшественником Маймонида, тоже видел в этом задачу иудаистского богословия. Оно должно было служить в первую очередь щитом для евреев, несущих человечеству истину, которую они получают напрямую от Бога, и во вторую – средством цивилизации пугающе иррационального мира. Филон мрачно смотрел на перспективы реформирования условий человеческого существования. Он пережил ужасающий погром в Александрии, который затем описал в своих исторических работах «
Маймонид стоял на полпути между Филоном и современным миром. Подобно Филону, у него не было иллюзий касательно человечества в его безбожном иррациональном состоянии. У него не было личного опыта преследований со стороны христиан, но зато он с горечью сам испытал на себе мусульманскую дикость. Даже в его тихую гавань – Фустат – к нему доходили письма (например из Йемена) о том, что зверства, направленные против евреев, продолжаются. Одно из писем, направленное им в Йемен, отражает его глубокое презрение к исламу, олицетворяющему неразумность мира. Однако в отличие от Филона он не мог приложиться к такому источнику греческого рационализма, каким была великая Александрийская библиотека. Правда, учение Аристотеля распространялось через посредников-арабов: Авиценну (980—1035)
