Но спятивший солдат лишь взмахивал руками.
К вечеру навстречу русским выехали пять-шесть танков, позади них шло несколько рот гренадер. Издалека доносились звуки боя, которые не утихали уже час. Затем гренадеры вернулись, за ними двигались солдаты дезорганизованных частей. Деревья окрасились вспышками пламени. Вокруг со свистом пролетали пули. Отступающие тащили за собой раненых товарищей.
Мы поняли, что вскоре снова окажемся на линии фронта. Боевые действия приближались: еще громче становились разрывы. От их грохота нас снова охватил ужас. Контратаки полков, мимо расположения которых мы проходили, захлебнулись в бескрайней русской массе, не боявшейся потерь.
Наша деревня превратилась в важный стратегический пункт: здесь было полным-полно пулеметов, минометов и даже противотанковых орудий. Именно этому мы и были обязаны тем, что пришлось пережить в следующие полтора суток. На расстоянии шестидесяти метров были укрыты два пулемета, у которых стояли Гальс и ветеран. Справа от нас, под прикрытием развалин, поставили миномет, приготовленный к бою. У остальных солдат были винтовки, пулеметы, гранатометы; все они скрывались за развалинами пяти или шести изб, за дровами или за изгородями. Немного поодаль, за низкой стеной поставили солдат из отступавших частей. Их перегруппировали и заставили копать новые траншеи. Слева, за домом, который уцелел, располагался взвод минометчиков, который также пополнился дезорганизованными отрядами пехотинцев. Немного позади над дорогой, проходившей через деревню, стояло пятидесятимиллиметровое противотанковое орудие, защищенное чем-то вроде бункера. Его дуло было нацелено на сады. За ним, чуть пониже, рядом с трактором, остановились грузовики радиосвязи.
Из убежища в подвале непрерывно сыпались приказы. Офицеры спешно производили перегруппировку отступивших солдат, создавали из них отряды особого назначения. Таким образом расширялась линия обороны поселка, где, очевидно, располагался командный пост. Случайные пули вынуждали то один, то другой отряд бросаться на землю. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что пришлось нам испытать вчера: сейчас нам казалось, что мы находимся на отдыхе. Лишь вдалеке, на расстоянии двух километров, не прекращались схватки между последними отрядами отступающих немецких войск и русской армией.
Ветеран, который вслушивался в доносившийся спереди и сзади гул, кивнул.
– Похоже, – повторял он, – им взбрело в голову устроить еще одну «линию Зигфрида». Неужели эти дураки всерьез думают, что так удастся остановить русских? Вы, поп, – обратился он к священнику, – может, помолитесь Господу, чтобы Он послал молнию. Она как нельзя кстати: от артиллерии толку мало.
Раздался всеобщий смех. Засмеялся и священник: он своими глазами видел, как без малейших угрызений совести рвут друг друга на куски Божьи твари, и теперь уже не так был уверен в том, что проповедовал.
В убежище заглянул фельдфебель:
– Это что еще за сборище?
– Отряд перехвата номер восемь, пятая рота, фельдфебель, – отрапортовал ветеран, имея в виду шестерых солдат. – Остальные напросились в гости.
– Ладно, – смилостивился фельдфебель. – Оставайтесь на месте. Посторонние пусть идут на свои позиции. У нас полно пустых окопов.
Чужаки, ворча, стали подниматься.
– Фельдфебель, – обратился к нему ветеран. – Оставьте нам кой-какой резерв на случай, если погибнет кто-нибудь из наших: нам же нужно удержать позиции.
– Так и быть.
Фельдфебель еще не успел принять решение, как перед ним возник сумасшедший толстяк:
– Под Москвой я служил пулеметчиком, господин фельдфебель.
– Отлично: тогда вы и тот парень остаетесь здесь. Остальные – за мной.
Так в нашем отряде оказался толстяк, которого мы прозвали «Французский Канкан», и тощий унылого вида солдат.
– Примите мои извинения, – обратился к нам Канкан. – Надеюсь, вы не очень сердитесь, что я к вам навязался. Все дело в том, что не так-то просто вырыть окоп, в котором я помещусь.
Канкан ни на секунду не закрывал рот. Он болтал первое, что взбредет в голову. Лишь разрывы заставляли его умолкнуть, но, как только опасность оставалась позади, он снова начинал блистать красноречием.
– Можешь быть спокоен: места в земле тебе хватит, – без улыбки произнес ветеран. – Несколько глыб на твоем пузе, раздувшемся от пива, – и хватит с тебя.
– Я не слишком люблю пиво, – озадаченно сообщил Французский Канкан.
Его прервал Гальс.
– Снаружи как в аду, – сказал он. – Глядите: вон возвращаются два наших танка.
– Наши, держи карман шире, – усмехнулся ветеран. – Это «Т-34». Надеюсь, парни из противотанковой бригады их заметили.
Мы вперились глазами в чудищ, которые двигались прямо на нас.
– Остается уповать на Бога, – сказал Гальс. – Мы с нашими пулеметами тут бессильны.
Но он все же открыл огонь из крупнокалиберного пулемета. На танки словно посыпался град камней. На орудийных башнях показались всполохи, но других повреждений не было заметно. Пушки танков вращались, как хоботы. Взрывом нас бросило на пол. Над нами просвистел русский снаряд. Он взорвался где-то за деревней. Танки замедлили ход. Один из них начал разворачиваться. Наш миномет стал непрерывно палить по танкам. Те дали задний ход. По левой стене здания ударил еще один русский снаряд. Подвал ходил ходуном.
Последовало еще несколько взрывов, но мы больше не отваживались высовываться наружу. Затем послышался победный крик, и мы увидели, как в один из танков попал снаряд противотанковых орудий. Танк медленно отступал, выписывая одной гусеницей зигзаги. Он врезался в другой танк, который зашатался от удара, и подставил фланг нашему миномету. Через несколько минут, окутанный густым облаком дыма, он ушел, вместе с ним отступил и другой танк. Из первого валил черный дым. Было ясно, что ему не удастся уйти далеко. Мы услыхали победные крики немцев.
– Видали! – воскликнул ветеран. – Вот как можно обратить ивана в бегство.
Все мы, кроме тощего темноволосого парня, засмеялись.
– Ты что такой мрачный? – спросил его Гальс.
– Я болен, – ответил тот.
– Хочешь сказать, до смерти перепуган, – произнес судетец. – Но мы все боимся.
– Естественно, я боюсь, но к тому же я еще болен. Во время испражнения у меня течет кровь.
– Так тебе надо в госпиталь, – заметил ветеран.
– Я пытался туда попасть, да вот майор мне не верит. Он же не видит, что со мной.
– Да уж. Вот если б у тебя оторвало руку или череп пробило, было бы легче.
– Попытайся уснуть, – сказал ветеран. – Пока мы и без тебя обойдемся.
В деревню прибыла полевая кухня. Тем, кому хватило смелости выйти наружу, наполнили котелок. Одно то, что нас кормят, вернуло нам уверенности: все-таки мы не совсем оторваны от мира. Но с наступлением ночи вернулся и наш страх.
Бой возобновился с новой силой. Теснимые русскими силами, отступали остатки немецкой армии. Русские успели появиться еще до того, как отошли последние наши пехотинцы. Повсюду на фоне садов виднелись группы наступающих. Они с криками бежали к нам, но их голоса утопали в грохоте орудий. Началась кровавая резня.
Воздух в подвале наполнился дымом двух пулеметов. Дышать стало совсем невозможно. От стрельбы противотанковых орудий, раскалившихся до предела, в потолке появлялись все новые трещины. Штукатурка дождем сыпалась нам на голову.
– Будем стрелять по очереди, – прокричал Гальсу ветеран. – Иначе пулеметы расплавятся.
Лицо Линдберга стало серее шинели. Он заткнул уши грязью, чтобы ничего не слышать. Через мои израненные пальцы шла уже пятая пулеметная лента. Пулемет раскалился, но ветеран продолжал стрелять.
Пулемет Гальса снесло гранатой. Ветеран же продолжал стрелять, сея смерть в рядах русских, которые наступали устрашающим дефиле. Несмотря на отчаянные попытки неприятеля совершить прорыв, под
