перейти в контратаку и бросить противника в сено, которого повсюду было предостаточно.
Но я соображал слишком медленно. Сельская куртизанка, весившая килограммов на десять больше, чем я, опрокинула меня навзничь и принялась расстегивать молнию на брюках. Яйца в карманах превратились в яичницу, а винтовка отлетела к стене.
Если бы в этот момент меня видел фюрер! Уверен, меня тут же вышвырнули бы из «Великой Германии» и направили в штрафной батальон.
Молодость одержала верх. Мне удалось вырваться. Я броском метнулся вниз по лестнице и жестом велел распутнице раздобыть щетку или, на худой конец, губку. Надо же мне хоть брюки почистить! Иначе фельдфебель устроит мне такой нагоняй!
Продолжая застенчиво улыбаться, дама повела меня в дом. Мы спустились в подвал и оказались в темной комнатушке с низким потолком и крохотным оконцем. За перегородкой хрюкали свиньи. Так вот откуда шел тошнотворный запах! Возле дверей, на скамье, покрытой тюфяком, сидела старуха. Она окинула меня взглядом с головы до ног и улыбнулась. Сомневаюсь, знала ли она, кто такие немцы. У бревен, стоявших в середине комнаты, играли дети. Моя совратительница принесла в деревянном ковше воды.
Я собрался приняться за брюки, как полька стянула их и с изумительной ловкостью мгновенно застирала. Я хмурился, пряча улыбку, опасаясь вызвать новый любвеобильный порыв. По-моему, польским крестьянкам явно не хватало мужской силы. Я распрощался, поднеся руку к козырьку.
Старуха, шамкая беззубым ртом, продолжала улыбаться, а молодая, гремя утварью, выудила откуда-то яйцо и преподнесла мне в качестве сувенира. Денег она не взяла.
Я ушел, рассыпаясь в благодарностях.
Я уже дошел до калитки, когда растворилась дверь и женщина окликнула меня с порога. В руке она держала винтовку, мою винтовку, которую я поставил у стола и забыл.
Какое унижение!
Я снова принес тысячу благодарностей, в глубине души понимая, что еще долго старуха с молодухой будут вечерами вспоминать происшедшее. Я не мог себе этого простить! Ну не кретин ли я? Чудом уцелел под Белгородом, ни разу не был ранен и, оказывается, все это только ради того, чтобы мне в штаны вцепилась польская мамаша.
Ценой какого самопожертвования мне удалось добыть одно яйцо, рассказывать товарищам я не собирался.
– Что ж ты молчал? – допытывался впоследствии Ленсен. – Мы бы все отправились туда, и она бы отвалила нам поросенка, ручаюсь!
Весна наступила неожиданно. Положение на Восточном фронте ухудшалось, а мы продолжали тренировки, будто атлеты, готовящиеся к соревнованиям. Как ни странно, объем занятий сократили. Часто нам давали целых полдня отдыха. Они действительно нам были необходимы, чтобы отправиться на поиски пищи. Порции еще больше урезали. В двух ближайших селах почти ничего не осталось, приходилось ходить на большие расстояния, чтобы восполнить недостаток калорий, но такие походы отнимали у нас все силы.
Мы даже попробовали ловить в Днестре рыбу. Но подходящего снаряжения у нас не было, да и как ловить местную рыбу, мы не знали. Трижды с нами ходил капитан Весрейдау, который, со свойственной ему изобретательностью, бросал в реку взрывчатку. Это давало результат. Из некоторых прудов мы извлекали довольно большую рыбу.
Произошел и несчастный случай. Два солдата отправились на поиски пищи и исчезли. Их приятели сказали, что они пошли в горы. Два дня прошло, а о них так ничего и не было известно. И в деревнях никто о них не знал. Стало ясно, что это дело рук партизан. Мы отправили на их поиск два отряда, и те наткнулись на партизан. Пятеро наших было убито. Но пропавших обнаружить так и не удалось.
Красная армия уже вторглась в Польшу и все ближе подходила к нашему лагерю. Вскоре мы окажемся в зоне боев. Мы старались побольше времени провести на солнце и ждали приказов. Гальс с каждым днем все больше увязал в любовных приключениях. Все свободное время он проводил со своей девушкой. Он называл ее невестой. Часто я ходил с ним, но так и не присмотрел никого. Мы неплохо проводили время. Гальс не уставал повторять, что скоро мне дадут отпуск и я снова увижу Паулу. Когда я видел, что они жаждут уединения, то предоставлял им такую возможность.
Война, казалось, позабыла о нашем существовании. Но одним прекрасным утром мирное течение жизни оказалось прервано. Любовным похождениям настал конец. В лагере лихорадочно закопошились. Роты укладывали вещи и готовились к отправлению. Взревели моторы.
– Да что такое творится? – удивились мы.
– Шагом марш! Поторопитесь! Мы уходим!
Мы и осознать ничего не успели, как нас погрузили на серо-голубые грузовики и мы двинулись на север. Лагерь подожгли. В весенний воздух взлетели облачка дыма. Что же ждет нас впереди?
В грузовиках не умолкали разговоры. Что происходит? Почему лагерь уничтожили? Где вообще проходит линия фронта?
Примерно в десять колонна с солдатами «Великой Германии» остановилась. Дорогу перегородили стволы деревьев. С ветвей свисало нескольких тысяч почек. Птицы, не знавшие о нашем прибытии, продолжали себе петь и летать над грузовиками. Прибывший на мотоцикле офицер связи передал приказы командирам, сидевшим в «фольксвагене».
Послышались отдельные выстрелы и шум самолетов. Раздались свистки.
– Внимание! К нам приближается вражеская авиация!
Самолеты русских не тратили времени понапрасну. Над нами их кружило уже пятнадцать. Грузовики остались стоять на дороге. Офицеры закричали на водителей, которые не знали, как им поступить. Наконец, они поняли, что делать, и отвели машины за вал.
Началась бомбежка. Мы смотрели, как летят бомбы, и следили за раздающимися взрывами. Издалека бомбы напоминали толстые стрелы. Самолеты разделились на две группы. Вторая сбросила бомбы после того, как отбомбилась первая.
Один грузовик поднялся в воздух, и его обломки посыпались на нас. Вспыхнуло пламя, и мы отползли подальше, а потом поднялись и со всех ног бросились бежать с дороги, которую обстреливали из артиллерии и автоматов.
Второй налет настиг убегающих. Теперь все бросились врассыпную, напоминая марионеток, у которых оторвались веревочки.
Самолеты развернулись и улетели. Восемнадцать наших они сожгли. Атака началась так быстро, что мы и не успели даже сообразить, что происходит. Когда вернулись на место катастрофы, то не переставали бросать взгляды в небо: ведь враг мог прикинуться, что уходит, а на самом деле затаился и ждет случая атаковать снова.
На дороге, раскисшей от весенних дождей, лежали завалы из искореженных машин и трупов. Внутренности их разносило на семь-восемь метров. А ведь еще пятнадцать минут назад над дорогой пели птицы.
Всего за пятнадцать минут наша колонна, состоявшая из тридцати грузовиков, в которых ехало три роты, потеряла двадцать солдат и восемнадцать грузовиков. Было еще трое раненых в тяжелом состоянии.
Мы собрали останки мертвых и захоронили их. Среди убитых оказались Гот и Дунде, оба они получили крест за храбрость на втором фронте на Днепре. Они были нашими друзьями. Еще сутки назад мы смеялись вместе.
Мы набились в оставшиеся грузовики, едва выдерживавшие такую перегрузку. Солдаты были везде: на подножках, крыле, на капоте и бамперах. Грузовики ехали со скоростью не больше тридцати километров в час, но все равно два из них сломались. Тем, кто находился в них, пришлось остаток пути проделать пешком.
Они присоединились к нам через шесть часов, на границе с Румынией. Мы готовились к кровавой бойне под Винницей в промежутке между Центральным фронтом, где произошел прорыв, и Южным, который еще держался. По пути на наших солдат напали партизаны – русские и поляки. Но к счастью, их удалось уничтожить. Солдаты забрали у партизан лошадей, взяли и тех, которые остались в соседних деревнях.
