вражеской позиции, с партизанами было покончено. Около сорока из них еще пытались сопротивляться, но ливень гранат уничтожил до трети из них. Остальные погибли от штыков тех, кто первыми достиг лагеря. Мы шли у них по пятам. Еще один взвод двигался справа. В траве и кустах раздались стоны. Пахло порохом, гарью и кровью. Я увидал, как из землянки выскочили партизаны и принялись вслепую стрелять по нашим, которые от радости потеряли соображение. Возникла паника. Я, как и все остальные, принялся стрелять. В меня три раза стрелял высокий русский, но не попал, затем он бросился ко мне, что-то крича и размахивая винтовкой, указывая рукоятью в воздух. Ко мне подошли двое наших и выстрелили в русского. Он упал, пытаясь перезарядить винтовку, но мы бросились к нему и забили его прикладами. Под ударами он умер.
А у блиндажа завязалась рукопашная. В разгар боя взорвалась то ли мина, то ли граната, в воздух взлетели и немцы и партизаны. Но бой продолжался. Слышались крики, стоны, выстрелы. Через минуту мы оказались в центре боя. Одному из тех, кто сражался рядом со мною, взорвавшаяся мина оторвала руку. Партизаны и немцы, прижатые к бревенчатой стене, сражались ножами, кирками, камнями. Обер-ефрейтор попал русскому в лицо киркой. Келлерман стрелял по партизанам, укрывшимся за двумя гаубицами, от которых мы столько выстрадали. Многим русским, наверное не меньше половины сражавшихся, удалось спастись. Те же, кто не унес ноги, присоединились к убитым.
Мы подобрали оружие и продовольствие, уничтожили гаубицы (не тащить же их с собой!) и похоронили семьдесят наших солдат. Затем ушли, неся раненых на носилках из ветвей. Вечером мы добрались до лагеря и выпили все спиртное, что достали, пытаясь залить водкой память о кровопролитном дне.
На Украине весна. В одиннадцать темнеет, но уже через несколько часов наступает рассвет. Стоит отличная погода: дует теплый ветерок, который предваряет удушающую летнюю жару. Но, хотя погода и будила в нас мысли о мире, война, которая лишь на время была парализована зимой и таянием снегов, снова маячила на горизонте.
Русские господствовали в бледно-голубом небе. Мощь их авиации была огромной. Люфтваффе ограничивалось лишь необходимостью обороны немецких городов и удовлетворением растущих потребностей Западного фронта. Вылазки наших пилотов становились равносильны самоубийству: слишком велико было преимущество противника. Немногие победы, которые нам удалось одержать, были результатом невероятного героизма. Неприятель господствовал и в небе и на земле. В тылу сражались равные: германская армия и партизаны.
Мы постоянно посылали небольшие отряды. Каждая вылазка заканчивалась столкновением. На каждом холме, в каждом доме скрывалась или мина, или засада. У нас кончился транспорт, горючее, запчасти. Новых поставок не было. Несмотря на авианалеты, обозы пробивались – но не к нам, а к фронту. Да и там, прибыв на передовую, они лишь чудом могли добраться до частей, которым предназначался провиант. Большей частью их запасы поглощались ордами изголодавшихся солдат, отступавших перед огневым валом.
Мы получили лишь десятую часть необходимого, да и то с большим риском. Как и прежде, питались за счет местных жителей. Но у них и без нас ничего не было. Наше появление не вызывало ни у кого восторга. Проблема продовольственного обеспечения встала в полный рост. Поскольку весна только началась, овощи и фрукты еще не созрели, а охота была для нас опаснее, чем для дичи.
Остатки трех наших рот укрылись в деревушке. В перерывах между боями мы почти голые спали на земле. Кто спит, тот не чувствует голода. Для нас было важно, чтобы эта пословица стала реальностью.
С приближением самолетов все бросались в укрытие, а когда авиация скрывалась, мы снова подставляли солнцу костлявые тела. В полудреме мы глядели в небо и ни о чем не думали. И правда, зачем? Мы полностью порвали с прошлым. Воспоминания о мирной жизни были для нас тем же, что о прочитанных когда-то книгах. На войне мы научились ценить маленькие радости жизни. Сегодня солнце отняло у нас гуляш, колбасу и просо. Почты тоже не было.
Мы лежали на украинской земле, спокойные и мирно настроенные. Может, завтра привезут продукты. А может, бензин и запчасти. Вдруг даже придет почта… письмо от Паулы… А может, останемся только мы, земля, небо и солнце… Что толку об этом думать.
Как-то в передатчике раздался сигнал «SOS». Пост на границе с Румынией сообщал, что попал в окружение партизан. По мнению вермахта, мы, как уже было сказано, оставались частью моторизованных частей, которые в любую минуту должны были прийти на выручку. А значит, должны постоянно передвигаться и быть готовы к тому, чтобы быстро прибыть в пункты, расположенные в радиусе до двухсот километров. Пост, подавший сигнал о бедствии, находился на расстоянии ста шестидесяти километров. Да и позвали нас лишь потому, что офицерам говорили, что в случае необходимости они могут положиться на нас. На самом же деле мы располагали всего четырьмя грузовиками, которые едва передвигались, гражданским фургончиком, мотоциклом и вездеходом. Весрейдау волосы рвал на себе от гнева.
Не теряя времени, мы бросились к тем, кто нуждался в помощи. С собой захватили как можно больше автоматов. В каждом грузовике было два «шпандау», готовых к бою. Больше всего мы боялись самолетов. С максимальной скоростью наш отряд передвигался по отвратительным русским дорогам, поднимая брызги грязи. Проехав километров пятьдесят, мы наткнулись на полуразрушенное село. Жители со всех ног бросились бежать. Вид у нас был и впрямь зверский. На выезде из деревни первый грузовик сбил собаку, а второй – неизвестно откуда выскочившую свинью.
Я находился в третьем грузовике и смог вдоволь насладиться сценой. С грузовика спрыгнуло пять- шесть пехотинцев. Чтобы прекратить страдания свиньи, они забили ее штыками. Струйки крови окатили палачей; они связали свинье ноги и подвесили ее восьмидесятикилограммовую тушу сзади грузовика.
Мы снова отправились в путь: надо было догнать остальных. Вскоре свинья покрылась грязью. Пыль смешалась с кровью. Но нам было плевать. Те, кто останется в живых, полакомятся за ужином свининой. Зиг хайль!
Мы оказались в странной местности. Вокруг высились черные холмы с жидкой растительностью. Земля казалась черной и твердой как камень. По такому ландшафту мы ехали километров тридцать.
Только мы выехали из этого района, как поступил сигнал «Воздух!». Наши солдаты заметили самолеты сквозь верхушки деревьев, слева. Грузовики остановились на обочине. Здесь их прикрывали деревья. Весрейдау в бинокль оглядывал небо, но так ничего и не увидел. Надо немного подождать. Пехотинец из третьего грузовика, чтобы не терять время даром, вспорол тушу свиньи и избавился от требухи. Мы снова завели моторы.
Через несколько километров над нами действительно показались самолеты: деревьев поблизости не было. Они снизились и летели прямо над головой. Нас охватила паника. Но, приглядевшись, все увидели, что это «Мессершмит– 109-Ф». Но никому и в голову не пришло кричать «Ура!» люфтваффе: слишком уж мы перепугались.
К четырем часам достигли района боевых действий. Опасаясь осады, мы едва ползли. Возглавлял отряд вездеход Весрейдау. Два разведчика не отрывали глаз от пыльной дороги и окружавших нас гор.
Неожиданно перед нами открылась долина. Мы остановились, заглушили моторы и тут же услышали треск пулеметов. Сомневаться не приходилось: мы на месте. Вдалеке виднелась деревня. В предчувствии опасности сердце снова заколотилось в груди.
Конечно, враг знал о нашем приближении. Водитель первого грузовика заметил, как вездеход командира на головокружительной скорости вылетел из-за поворота, но едва он успел преодолеть открытое пространство, как впереди на дороге разорвался снаряд. Все бросились на землю, а грузовики направились в первое попавшееся укрытие. От второго разрыва на дороге образовалась яма. Поднялось облако пыли. Нас обстреливали 37-миллиметровыми снарядами. Затем по первому грузовику была дана пулеметная очередь. Но все, к счастью, уже вышли из-под обстрела.
Ландшафт местности не позволял различить врага. Тем, кто ехал на вездеходе, просто повезло. Лишь чудом укрытый за деревьями 37-миллиметровый пулемет партизан не открыл огонь сразу же, как заметил вездеход. Дорога была перекрыта стволом дерева.
Мы установили две зенитки и начали обстреливать пулемет противника. Вскоре он замолчал.
Мы установили целую дюжину пулеметов. В результате огонь партизан, стрелявших со стороны холмов, был подавлен. Солдаты, пробравшиеся сквозь кусты, начали карабкаться по холму. Минометный обстрел не прекращался. Поразить противника мы не могли и действовали только на устрашение. Мы подвергали огню
