конвоир.
– Еще раз повторяю, с инструкцией необходимо ознакомиться здесь. Таков закон, – словно робот, заладил верзила, переминаясь с ноги на ногу.
Казалось, еще несколько секунд, и его штаны можно будет выжимать.
– Черт с вами, – согласился Джон и опустился на небольшой, прибитый к полу стул.
Инструкция гласила, что ему нельзя выходить или выезжать за пределы города, можно посетить ресторан или бар, однако категорически запрещается употреблять алкогольные напитки. За нарушение первого пункта ему грозило дополнительное заключение на двадцать лет, за нарушение второго – заключение на пять лет. Однако, если при этом он затеет или ввяжется в какую-нибудь драку, то дополнительное заключение достигало двадцати лет. Категорически запрещалось спорить с конвоиром, за это можно было запросто схлопотать еще пять лет. А вот применение силы в отношении своего конвоира каралось лишением свободы на целых тридцать лет.
Дальше шли пункты, которые в любом другом случае вызвали бы у Спаркслина улыбку и подозрение, что их придумывал какой-то сумасшедший. Но сейчас они вызывали у него только раздражение. Оказывается, при переходе улицы на красный свет ему грозило дополнительное погружение в криогенную ванну на один год. И это при том, что обыкновенный нарушитель в таких случаях отделывался или небольшим штрафом, или просто устным замечанием полицейского. Спаркслину запрещалось сорить в общественных местах, ругаться, ездить «зайцем» в общественном транспорте и еще черт знает сколько всего.
– Но ведь этого в инструкциях раньше не было! – подскочил на стуле Джон.
– Да, – спокойно согласился верзила, еще быстрее переминаясь с ноги на ногу, – это новые инструкции, только что утвержденные Верховным Судом.
– Черт, вы хотите меня сделать безгрешнее младенца! – закричал Спаркслин.
Казалось, лейтенант совершенно забыл, что он является преступником и что его ожидает многолетнее содержание в криогенной ванне. Он разволновался, как ребенок, которому дали лизнуть необычайно вкусную конфетку, а затем ее положили высоко на шкаф, и теперь он может только вспоминать о ней.
– Пожалуйста, у вас есть полное право отказаться от отсрочки, которую вам сегодня предоставили, – невозмутимо сказал верзила. – Но для этого вам необходимо написать заявление.
Казалось, верзила все время только и ждал этого момента и уже готов был броситься в свой кабинет за бумагой и ручкой.
– Только и всего? – словно удивился Спаркслин, но в глазах его застыла насмешка.
– Да, только и всего, – с готовностью ответил верзила. Если бы в Лос-Анджелесе проводился конкурс на самое глупое выражение лица, верзила, сержант Джеймс Броуди, не напрягаясь, мог бы каждый раз выигрывать главный приз.
– Скажи ты, как все у вас просто. Никакой тебе лишней бюрократии. А я думал, мне придется сдавать анализы крови и мочи.
– Зачем? – не понял сержант.
– Ну, чтобы отказаться от отсрочки.
Джеймс Броуди непонимающе захлопал глазами и на мгновенье даже перестал переминаться с ноги на ногу.
– Ладно, старик, я пошутил. А тебе, наверное, все же немного завидно, а?
– Почему?
– Ну, как же, проснусь я лет через шестьдесят, а если буду хорошо вести себя в ванне, так может и раньше. Так вот, проснусь я, а в твоей могиле уже червяки кости облизывают.
– Это мы еще посмотрим… – неопределенно пробурчал сержант, явно озадаченный последними словами Джона.
– Ну, кто посмотрит, а кому, может, и не придется, всякое случается.
– Так вы будете писать заявление? – разозлился сержант Броуди.
– Нет, я передумал, – махнул рукой Спаркслин и поднялся со стула.
– Тогда распишитесь, что вы ознакомились с инструкцией.
– Но я могу забрать ее с собой?
– Да, конечно.
– С ума можно сойти, – пробормотал Джон.
Молодой парень, конвоир Спаркслина, который все это время молча наблюдал за разговором, оторвался от стены, готовый приступить к своим обязанностям.
Броуди достал из кармана узкий железный браслет и подошел к Джону.
В ГОСТИ ДОМОЙ
– Напоминаю, – сказал он, надевая браслет, словно часы, на руку заключенного, – с помощью этого передатчика мы будем контролировать каждый ваш шаг, где бы вы ни находились. И не пытайтесь его снять или разбить. Малейшее его повреждение сразу же будет замечено в контрольной лаборатории. Кроме того, все ваше тело будет сразу же парализовано. Передатчик защелкнулся на руке Спаркслина, и маленький ключ, точнее, маленькая золотая пластинка, с помощью которой передатчик закреплялся на руке, исчезла в кармане сержанта.
Спаркслин помотал рукой, словно проверяя, хорошо ли держится этот чертов браслет, и вздохнул.
– А как насчет надежности? Вдруг он сам по себе отключиться? Что же мне тогда – валяться парализованным до вашего прибытия?
– Надежность мы вам гарантируем.
– Ну, а если я упаду и ударюсь передатчиком об асфальт?
– Придется немного поостеречься, – хмыкнул сержант. – Всего один день.
– Ну, так я пошел? – спросил Спаркслин.
– Да, только не забывайте, что в десять часов вы должны быть здесь.
Город утопал в утренней прохладе.
Все было, как обычно, как всегда куда-то спешили ранние прохожие, чуть ли на ходу выхватывая у веселых роботов свежие газеты, мчались пока еще немногочисленные машины.
Все было, как всегда, но как раз это и вселяло в душу Джона грусть. На миг ему подумалось, что будет, когда он вернется сюда через шестьдесят лет. Возможно, это будет для него почти то же самое, что попасть на другую планету. Кто знает, как станет развиваться цивилизация эти шестьдесят лет. Если так, как и сейчас, то, пожалуй, вскоре ни одного человека не останется, одни роботы.
Джон грустно улыбнулся этой мысли, но тут же решил гнать из души черные тучи, воспринимать все шутя, иначе ему не пережить эти четыре дня.
«Что ж, наверное, самое разумное теперь – явиться домой», – подумал Джон и вдохнул свежий утренний воздух полной грудью.
– Ну, что, сначала к жене?
Только сейчас Спаркслин вспомнил, что рядом с ним находиться его конвоир.
– А почему ты так решил? – повернулся к нему заключенный.
– Да обычно все так делают, – пожал плечами парень. – Хоть мне, в общем-то, все равно.
– Кстати, как тебя зовут?
– Джоб Снодграсс.
– А меня можешь называть просто Джоном.
– Я не имею права, – отчеканил конвоир.
– Да, дружище, работенка у тебя, конечно, не позавидуешь. Целыми днями, как тень, шляться за человеком, и даже поговорить с ним нормально нельзя.
