– Все будет хорошо, – пообещала Саэта. – Ты поправишься, мы уедем отсюда и вернемся домой.
– А что со мной? – спросил он. – Почему так холодно? Печка горит, одеял куча, а меня трясет. И голова разваливается… Я что, заболел?
– Ты лежал на снегу раздетый. Ты простудился.
– А зачем я там лежал?
– Ты что-нибудь помнишь? – осторожно спросила Саэта, всерьез опасаясь, что он действительно ничего не помнит и рассказа о своих подвигах не перенесет.
– Я упал в Лабиринт, – пояснил он. – Там все видится иначе. Расскажи, что здесь было.
– Давай, я тебе потом расскажу. Когда поправишься.
Кантор встревожено приподнялся.
– Я тебе… ничего не сделал?
– Нет, нет, успокойся. Все в порядке. Все будет хорошо. Сейчас я заварю траву, попьешь, и попробуй поспать.
Он опустил голову на комок тряпья, заменявший подушку, и закрыл глаза.
– Мы здесь давно?
– Сейчас третья ночь, как мы здесь. Как только тебе станет лучше, мы уедем. Я боюсь тебя везти в таком состоянии.
– Саэта, – сказал он, не открывая глаз. – Если ты двое суток сидишь надо мной с пистолетом в руках, значит, у тебя была причина меня бояться. Если ты затащила меня в этот дом, вместо того, чтобы отвезти в город сразу, до того, как я заболел, значит, у тебя была причина прятать меня от людей. Рассказывай все по порядку. Как вышло, что она отвязалась?
– Она расстегнула ошейник. Там на спинке стула был маленький гвоздик, который мы не заметили. Она, видимо, зацепилась за него и расстегнула ошейник. А потом она меня заколдовала. Я сама отвязала ее от стула, а она привязала меня на свое место. И сказала, что очень хотела бы посмотреть, как я тебя убью, но ты ей нужен. Хотя ты не такая легкая добыча, но у тебя ее деньги. Так что, можно сказать, ее погубила жадность.
– А она все-таки умерла?
– Ты ее убил. Ты совсем ничего не помнишь?
– Я же сказал – я видел все совсем иначе.
– А как? Ты видел, как ты ее убил?
– А я ее убил? Нет, я не видел. В Лабиринте иная реальность, там все воспринимается по-другому… В зависимости от места. Там она просто рассыпалась в пыль, когда я ее оттолкнул. А на самом деле?
– На самом деле ты просто ударил ее ножом. Как обычно.
– И дальше?
– Что – дальше?
– Саэта, рассказывай все. Я не поверю, что ты испугалась того, как я ударил ее ножом. Ты сама это делаешь не хуже меня. Что-то было до того или после того. Что именно? Как я оказался в снегу?
– А как это видел ты?
– А если я скажу, ты скажешь правду?
– А ты не хочешь говорить?
– Не хочу.
– Тогда давай оставим этот разговор. Я тоже не хочу.
– Нет, ты скажи.
– Да зачем тебе это? Ну было и было. Что оно тебе так покоя не дает? Успокойся и отдыхай.
Он открыл глаза и пристально посмотрел на нее.
– Саэта, я точно ничего тебе не сделал?
– Точно, точно. Что ты мне вообще мог сделать?
– Например, изнасиловать. Или попытаться.
– Ты меня даже не заметил.
– Почему?
– Почему, почему… Откуда я знаю, как у вас, у психов, это происходит? Не заметил, и все.
– А что я делал?
– Ну что ты ко мне пристал?
– Потому, что ты не хочешь мне говорить. И до сих пор меня боишься.
– Да я не тебя, придурка, боюсь, я боюсь за твой рассудок. Потерпи хоть пару дней, пока поправишься.
– Я за эти пару дней точно свихнусь от нехороших мыслей. Скажи сразу.
Саэта подумала, что с него и вправду станется. И сказала. И ничего особенного не случилось. Он посмотрел на нее с искренним сочувствием и сказал:
– И после всего этого ты еще смогла своими руками меня затащить в дом, раздеть и положить сюда? Это при том, что раньше ты не могла даже просто смотреть, как я раздеваюсь? Удивительные вы существа, женщины…
– Уж кто бы говорил… – проворчала Саэта и пошла заваривать траву.
– Спасибо, – тихо сказал он ей вслед.
– Да за что?
– За пренебрежение инструкциями и неуважение к просьбам, – со своей обычной серьезностью сказал он и снова зашелся в приступе кашля.
– А ты бы смог? – спросила она, не оборачиваясь, занятая добыванием чайника из печки.
– Не знаю, – честно ответил он, откашлявшись. – Вряд ли. Выгонять нас с тобой пора, наверное.
– А мы скажем?
– Мы не скажем. Хотя, если по уму, то должны… – он помолчал, наблюдая, как она возится с посудой, потом вдруг спросил: – Ты говорила, я бредил?
– Да.
– А что я говорил?
– Ничего особенного. Звал маму, объяснялся в любви каким-то женщинам, и постоянно твердил, что Патриция хреновая актриса. Дались тебе ее актерские способности… Кантор, а как ты все-таки смог ее убить? Как у тебя получилось оттолкнуть ее? Ты действительно настолько устойчив к любовным чарам? Или это вышло случайно?
– Как видишь, не настолько. Просто я и сам кое-что могу. И потом… Я отдал тебе экранирующий амулет, чтобы почувствовать, если она соберется нас обмануть. И когда она стала колдовать, я выдал в ответ сильнейшую эманацию. То есть, как бы отразил ее чары на нее же. Мы вместе упали в Лабиринт, а там я сильнее, чем здесь. Я там часто бывал, и знаю, что там и как, а она не знала. Примерно так вот. Но мне трудно судить, я не маг.
Да, подумала Саэта, ты не маг, я знаю. Я ведь слушала твой бред, и ты называл своих женщин по именам, а я их знала… И еще говорил много таких вещей, по которым трудно было не вспомнить, где я тебя видела. Но лучше я промолчу об этом, потому что ты не хотел, чтобы я тебя вспомнила, и тебя это очень расстроит. Я понимаю, почему. И вовсе тут ни при чем то толстенное дело, заведенное на тебя тайной полицией. Ты просто слишком многое потерял, можно сказать, все, что делало тебя тобой. А ты гордый парень, Кантор, и для тебя было бы невыносимо злорадство врагов и сочувствие друзей. Это старая истина – чем выше сидишь, тем больнее падать, и ты упал так… практически вдребезги. Ты нашел в себе силы выжить, сменить класс, бороться дальше, но предпочел похоронить прежнего себя и стать другим человеком. Чтобы ничто не напоминало тебе о том, кем ты был раньше и кем ты стал теперь. И в особенности, чтобы ничто не напоминало об этом всем остальным. Так что, я лучше промолчу и не признаюсь, что узнала тебя, хотя тебя действительно не узнала бы и родная мать. Так будет лучше. И знаешь, Кантор… мне действительно будет тебя не хватать.
Глава 9
