самого кардинала Мазарини, но не Анну-Женевьеву Конде-Лонгвиль. Проклятье! Одно слово, проклятье!
Дочь Шарлотты Монморанси Эме видел всего один раз семь лет тому назад, да и то мельком. Сколько ей было тогда? Четырнадцать? Девочка превратилась в молодую женщину, к тому же очень похожую на мать.
Шарлотта-Маргарита де Монморанси… Когда Эме говорил капитану де Кавуа, что у принца Конде, возможно, есть резон его недолюбливать, он ничуть не кривил душой. Мужчинам, даже если в их жилах течет королевская кровь, свойственно недолюбливать тех, кто наставляет им рога. Между сиятельной принцессой Шарлоттой и провинциальным дворянином из Северной Пикардии пролегало ровно двадцать лет разницы. Что нашла в нем сорокалетняя светская львица, Эме так никогда толком и не понял. Его же, наверное, привлекла та истинная женская красота, у которой, как известно, не бывает возраста. Этот бурный роман продлился недолго, жизнь шевалье де Фобера вскоре «дала трещину». Смерть брата, ссора с герцогом де Бофором, ссылка в армию. Принцесса Конде прислала ему целых два письма – почти непозволительная роскошь для столь высокопоставленной особы. Эме сжег их, не читая. Семь долгих лет назад. И вот жизнь свела его с дочерью женщины, в которую он когда-то был пылко, по-юношески влюблен. Вот и не верь после этого в совпадения. Что, во имя неба, она тут делает? Какое отношение имеет к зашифрованной записке? Этого, наверное, ему сегодня выяснить не суждено. Уж и за то спасибо случаю, что он узнал девушку, и теперь нет нужды наводить справки об имени владельца кареты.
– Послушайте, любезный, сколько вы хотите за куклу, изображающую кардинала? – Голос Фабьена прозвучал над ухом «кукольника», рассеянно собирающего свои пожитки.
– За вот эту, что ли?
Де Фобер демонстративно махнул грубо раскрашенной куклой чуть ли не у самого лица де Ру, резонно полагая, что чем больше тот будет смотреть на игрушку, тем меньше на него, Эме. Лейтенанту гвардейцев кардинала не хотелось быть узнанным. Де Ру слегка отшатнулся, недовольно нахмурив брови.
– Господин хороший, да вы только гляньте, какая работа, – продолжал торговаться лейтенант. – Прямо одно лицо с… Сами знаете, с кем.
– Сколько?
Дальше затягивать торг не имело смысла. Настоящий кукольник-связной наверняка тут же отдал бы куклу просителю.
– Сорок су.
«Должен же я как-то возместить собственные расходы на вонючий дуплет и эту замечательную шапку».
Фабьен кивнул и молча потянулся к кошельку. А де Фобер чуть было не отдал ему куклу. Разумеется, без записки внутри. Передавать секретные послания Эме не подряжался. Даже семейству Конде. Тем более этому семейству.
– Вон он, голубчик. Ну, сейчас я ему всыплю, гаденышу…
Обрывок фразы, донесшийся до настороженного слуха шевалье сквозь гомон рынка, заставил его торопливо обернуться. Так и есть. Сквозь толпу пробиралась дюжина красных плащей под предводительством вчерашнего пострадавшего. Голова гвардейца была перевязана, а лицо, красное и одутловатое после бурных возлияний, пылало решимостью расквитаться с обидчиком.
Приятно осознавать, что твои подчиненные злопамятны. Плохо, что они злопамятны не вовремя.
«Сам виноват, тупица, – тоскливо выругал себя де Фобер. – Обещал тем двоим награду. Надо было отослать их с утра куда подальше с каким-нибудь «важным» поручением. А теперь поздно…»
Объясняться с гвардейцами на глазах герцогини де Лонгвиль Эме не собирался. Поэтому решительно спрятал куклу за спину и заявил Фабьену:
– Мне нужно поговорить с дамой в карете. Немедленно.
Требование было высказано категоричным тоном, неприемлемым для простолюдина, и это насторожило Фабьена еще больше. Он пока еще слабо понимал, в какую историю ввязался, но задавать вопросы хозяйке он и не думал. Если она приказала принести куклу, Фабьен ее принесет, хотя бы ему для этого пришлось убить кукольника. Кстати, было в этом простолюдине что-то знакомое. Но что? Во время разговора Фабьен внимательно присматривался к нему. А когда кукольник поднял голову и произнес последнюю решительную фразу, де Ру его наконец узнал.
Эме де Фобер. С этим офицером судьба сводила Фабьена лишь дважды, в ставке герцога Энгиенского. Один раз они даже пили вместе, но едва перекинулись парой фраз. Но Фабьен знал, кто стоит перед ним, и не сомневался, что де Фобер тоже его помнит. Однако Фабьен не боялся быть узнанным, ведь в том, что он сопровождал герцогиню де Лонгвиль, не было ничего удивительного. А вот что делал здесь дворянин в куртке кукольника?
– Вы слишком многого просите, любезный, – холодно сказал де Ру и в этот момент заметил приближавшихся гвардейцев кардинала – они явно направлялись к кукольнику.
Старые счеты? Намереваются намять бока уличному пересмешнику? Как бы Фобер не бросился от гвардейцев в толпу, согласно своей роли, если Фабьен откажется вести его к герцогине, – тогда прощай, кукла. Но, с другой стороны, никаких распоряжений насчет того, чтобы привести кукольника к карете де Ру не получал. А, черт с ним. Гвардейцы приближались. Де Ру бросил де Фоберу:
– Впрочем, ладно. Идем.
Он развернулся и зашагал через толпу, не оглядываясь, чтобы проверить, идет ли Эме за ним. Если Эме так необходимо было убраться с этой площади, что он даже готов раскрыть свое инкогнито, значит, пойдет, никуда не денется. Занавеска качнулась, герцогиня увидела приближающихся мужчин. Фабьен открыл дверцу, Анна-Женевьева поспешно опустила на лицо густую вуаль.
– Мадам, – тихо сказал де Ру, – этот человек желает поговорить с вами. Боюсь, если мы оставим его здесь, куклы нам не видать. Но он не тот, за кого себя выдает. Разрешите, я сяду в карету?
Герцогиня поспешно кивнула, хотя явно не ожидала такого оборота. Она-то рассчитывала, что купит куклу и спокойно уедет. Не получилось. Фабьен первым сел в карету, устроившись рядом с герцогиней, де Фобер, успевший прихватить свой нехитрый кукольный скарб, уселся напротив. Зазевавшиеся на площади гвардейцы оглядывались, пытаясь понять, куда подевался кукольник. Толпа зубоскалила. Кучер хлестнул лошадей, и карета покинула площадь.
Фабьен вынул из-за пояса пистолет и положил его на колени. На всякий случай.
8
Кукла
На какое-то время в карете воцарилось молчание. Анна-Женевьева и Фабьен разглядывали Эме, а Эме сосредоточенно смотрел на пистолет шевалье де Ру.
Де Фобер пытался понять, почему Фабьен (кстати, какое отношение он имел к герцогине де Лонгвиль?) таки привел его к Анне-Женевьеве. Потому что узнал его? Или потому что не знает в лицо настоящего кукольника-связного? Ведь между Эме и убитым сегодня ночью мсье Жеромом не было ни малейшего сходства. Скорее всего, Фабьен ничего не знает о записке. Вчера, во всяком случае, он карету не сопровождал. Но женщина должна знать наверняка. А по ее виду и не скажешь, что она обеспокоена отсутствием Жерома и появлением вместо него какого-то совершенно незнакомого типа. Или может у
«Что-то тут не так, – решил лейтенант. – Попробую выяснить, что именно. В конце концов, чем я рискую, кроме собственной шкуры?»
– Так вы намерены стрелять или нет, шевалье? – наконец, осведомился он, невозмутимо устраиваясь поудобнее.
– Зависит от вас, – холодно откликнулся Фабьен.
– Каким образом? Впрочем, неважно. Отвезите меня на площадь Шатле. Тут недалеко.
Анна-Женевьева слегка опешила от подобного оборота событий.
– Вы, кажется, хотели поговорить со мной, мсье кукольник? – заметила она негромко.
– Да я вроде и не молчу, ваше высочество.
– Вот как.
