Девушка невольно отодвинулась в угол кареты, словно желая остаться неузнанной, но тут же сообразила, что это уже бесполезно и ее инкогнито раскрыто. Тогда она подняла вуаль.
– Значит, вы меня знаете? Откуда?
– Странный вопрос для особы королевской крови, сиятельная герцогиня. Я полагаю, вы давно уже привыкли, что вас узнает всякий, будь то дворянин или нищий на паперти.
– В таком случае вам повезло больше, чем мне, – мадам де Лонгвиль нахмурилась. – Потому что я вас не узнаю.
– Таков удел большинства непринцев. Я уверен, что ваш спутник с удовольствием просветит вас на мой счет. Не так ли, шевалье?
– Разумеется, мсье де Фобер, – процедил де Ру, которого начинало не на шутку раздражать нахальство мнимого кукольника.
Что он себе позволяет? И почему? По какому праву? Что в ней такого, в этой мистической кукле?
– Не думал, что наряд простолюдина вам так к лицу. Может, нам стоит просто высадить вас прямо сейчас. Господа гвардейцы, мне кажется, будут рады встрече.
– Вы очень наблюдательны, шевалье. – Эме пожал плечами. – Но в данном случае я беспокоюсь скорее о репутации мадам, чем о своей собственной. Господа гвардейцы не причинят мне ни малейшего вреда. Я – их лейтенант. Но они, разумеется, удивятся, узнав, чем я занимался на площади. И наверняка поинтересуются, что за странная блажь нашла на их любезного господина де Фобера. Штука в том, что вопрос «что я делаю на площади в этом кошмарном «луковом» дуплете?» тесно связан с вопросом «а что герцогиня де Лонгвиль делает на площади в карете без гербов?». А главное, все вместе это связано с одной занятной вещицей. Вот она.
И Эме протянул Анне-Женевьеве пресловутую куклу. Фабьен сделал невольный предостерегающий жест, словно стараясь оградить девушку от возможной угрозы. Маленькая герцогиня отрицательно покачала головой, показывая тем самым начальнику своей охраны, что ему не стоит беспокоиться, и чуть заметно презрительно дернула плечом. Затем взяла куклу и осторожно повертела ее в руках.
– В ней ничего нет, – тихо сказал де Фобер.
– Что значит «ничего»?
– А то и значит. Если вы знаете, что там должно что-то быть, зачем спрашиваете? Если не знаете, тем лучше. Значит, оно спрятано для вас.
– Я, наверное, все же прикажу шевалье де Ру вас застрелить, – с чувством произнесла герцогиня.
– Лучше попросите его прокатиться верхом.
– Я не покину карету, – отрезал Фабьен.
– Мне очень жаль, сударь, но тайна, о которой у нас с герцогиней пойдет речь, не предназначена для ваших ушей. Если ее высочество пожелает пересказать вам содержание нашего разговора, она сделает это позже.
Герцогиня нахмурилась. Видно было, что внутри нее происходит борьба между страстным желанием что-то выяснить и дружеской симпатией, которую она, надо полагать, питала к де Ру. Борьба была долгой.
Победило любопытство. Девушка заговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более мягко.
– Фабьен, не волнуйтесь. Я думаю, дворянин не посмеет обидеть слабую женщину. Я прошу оставить нас наедине…
– Даю вам слово, что с мадам де Лонгвиль ничего не случится! – холодно подтвердил де Фобер, глядя в глаза шевалье де Ру.
Ответный взгляд де Ру был не из приятных, но Эме выдержал его с честью.
Тогда Фабьен чуть склонил голову в знак повиновения и дважды резко дернул шнурок, свисавший из окна. Это был приказ остановиться.
Через несколько секунд молодая дама и мнимый кукольник остались тет-а-тет. Герцогиня переложила на освободившееся место свои перчатки.
– Куда прикажете ехать, ваше высочество? – лицо де Ру появилось в окне.
Видно было, что шевалье с трудом сдерживает раздражение, но приказ хозяйки намерен выполнять неукоснительно.
– Вы просили отвезти вас к…
– Куда вам будет угодно, мадам! – де Фобер устроился поудобней и принялся с нарочитым вниманием рассматривать куклу.
– В Люксембургский сад! – распорядилась герцогиня.
Некоторое время в карете царило молчание. Потом герцогиня сказала:
– Я полагаю, что если в деле фигурирует кукла, изображающая Мазарини, то и сам Мазарини как-то в нем задействован!
Герцогиня отняла у де Фобера игрушку и принялась совершенно по-детски поправлять на «кардинале» красную сутану.
– Более того, я догадываюсь, что раз лейтенант гвардейцев его высокопреосвященства разыгрывает из себя площадного шута – простите, шевалье, но это именно так! – то все куда серьезней, чем…
Она запнулась.
– Чем что? – услужливо подсказал Эме, не давая девушке ни секунды на раздумья.
– Чем обычный розыгрыш, направленный против человека, который позволил себе нехорошо посмеяться в приличном обществе! – зло прищурившись, отчеканила герцогиня тоном обманутой девочки.
– Вы со мной откровенны, ваше высочество? Извините, но семья, к которой вы имеете честь принадлежать, не может отнести это качество к своим несомненным добродетелям!
Герцогиня усмехнулась.
– Вы правы, шевалье. Но я вполне откровенна. Можете считать, что этим вы обязаны своему представлению. У вас талант.
– Благодарю, мадам, но вы не сказали, кто над кем хотел посмеяться.
– Нынче утром… – тонкие пальчики Анны-Женевьевы продолжали старательно расправлять складки на кукольной одежде. – Нынче утром мой муж велел мне отправиться на прогулку, но не ради удовольствия, а для дела. Он, видите ли, вчера увидел на одной из площадей бродячего актеришку, который показывал кукольное представление. У актера была кукла, поразительно похожая на кардинала. Он хотел купить эту куклу, но ему помешали… Он уверил меня, что хочет отомстить Мазарини за насмешки, которыми тот осыпал его в присутствии королевы…
– Это все, мадам? – Серые глаза шевалье де Фобера чуть сузились.
– К сожалению, да! – девушка вздохнула. – Что, немного я добавила к тем сведениям, которыми вы наверняка располагаете?
– Я удивлен, что вы сказали мне хотя бы это! – признался Эме, умолчав, конечно, о том, что появление кареты герцогини на площади стало для него откровением.
Немного погодя он добавил:
– Вы понимаете, что у вашего супруга могут быть неприятности?
– Прекрасно понимаю! – Бирюзовые глаза гневно сверкнули. – И даже желаю, чтобы у него были неприятности!
Де Фобер ожидал всего, но не такого откровенного проявления неприязни по отношению к спутнику жизни. Впрочем, дочь Шарлотты Монморанси могла позволить себе какие угодно выходки. Эме привык, что госпожа Шарлотта ни в чем не знала меры. Логично было предположить, что Анна-Женевьева кое-что унаследовала из характера матери.
– Извините, шевалье! – видя, что Фобер глубоко задумался, герцогиня решила напомнить о своем присутствии. – Но я рассказала вам все, что знаю. Могу я надеяться на ответную откровенность или уже можно пригласить моего спутника вернуться в карету?
– Не стоит. Раз уж речь идет о вашем супруге и его возможных неприятностях. Хотя не мне давать вам советы относительно семейной жизни, сударыня, – Эме едва заметно покачал головой. – Поговорим лучше еще немного о кукольном театре. К сожалению, сегодня ночью скончался некий мсье Жером, настоящий
