— Пожалуйста.
Кили Оуэне начинала ему нравиться. Очень. Она медленно опустила руки, но он не спешил ее отпускать.
— Для справки: я очень рад, что ты пойдешь. Смотреть шоу в одиночку совсем не весело.
— Мы пойдем на шоу Лас-Вегаса?
Она обрадовалась, как ребенок, которому сказали, что его поведут в цирк. Дигби усмехнулся.
— Как легко тебя поразить!
— Я выросла в маленьком городке и ничего, кроме кино, не видела. — Она вынула цветок из коробки так осторожно, будто он мог рассыпаться в прах.
— Давай я, — сказал Дигби и взял у нее цветок с вежливой улыбкой. Он вынул из скрепляющей цветы ленты длинную булавку с жемчужной головкой, приложил цветок к ее плечу, подвигал его вправо и влево с видом художника, творящего шедевр, и приколол к платью левой рукой, направляя булавку двумя пальцами правой. — Это целое искусство.
Он этим искусством владел, его движения были экономными и точными, но прикосновение теплых рук излучало странную интимность, и Кили почувствовала легкое замешательство.
— Ты… мм… должно быть, не раз уже проделывал это, — сказала она.
Он лукаво улыбнулся.
— Это половина удовольствия от покупки украшения для корсажа.
— А вторая половина?
Дигби отступил на шаг полюбоваться своей работой.
— Ее составляют благодарные объятия.
В этом она не сомневалась. Женщины наверняка выстраиваются в очередь, чтобы обнять его.
— Готова? — спросил он и подставил локоть.
Кили продела руку и кивнула.
— Театр находится в отеле в трех кварталах отсюда, — сказал он, когда они вышли на улицу. — Как твоя нога?
— Повязка помогла, — сказала она. — Три квартала я проковыляю.
— Если станет болеть, скажи.
— И ты понесешь меня на спине?
— Можно взять такси, но если ты настаиваешь…
Он согнул одну ногу, как бы собираясь встать на колени. Кили вцепилась ему в руку, словно смогла бы его удержать.
— Дигби! Он выпрямился и пожал плечами.
— Я хотел удружить.
Зал был устроен в форме амфитеатра; сцену окружали три полукруглых яруса. Первый ряд каждого яруса был составлен из крошечных круглых столиков на двоих, следующие ряды — из длинных прямоугольных столов по четыре места с каждой стороны. Их места были в первом ряду второго яруса. Пока Дигби заказывал графин вина у официантки, ходившей между столов, Кили внимательно изучала программку, выискивая знакомые имена и лица.
Дигби, наблюдая за ней, оттаивал от напряжения последних месяцев. Ее восторг, такой искренний и непосредственный, напомнил ему о том, что за стенами его мастерской существует мир. Он отгородился от него, укрылся среди гаек и болтов, чертежей и описаний, преследуемый полчищами своих творений, как доктор Франкенштейн — своим чудовищем.
— Про этого парня я слышала, — возбужденно сказала Кили. — Ты помнишь его? Он играл отца в фильме «Макмитчелы».
Дигби, смутно припоминая старую комедию времен его детства, заглянул в программку Кили.
— Надо же! Дай-ка посмотреть. Как он постарел! — Его не так интересовала картинка, как возможность приблизиться к Кили.
— «Ветеран сцены представляет классический водевиль на современный лад», — прочла она вслух, пробежала взглядом дальше и воскликнула: — О Боже мой!
— Что там? — Дигби опять наклонился к ней. — Кто?
— Чет Блейн. Он был солистом группы «Ворчуны». В школе моей любимой песней была «Пока я слышу твой голос». Неужели я увижу самого Чета Блейна? Не могу поверить.
— Ты не собираешься визжать, падать в обморок или швыряться в него предметами туалета?
— Нет! — засмеялась Кили. Я буду сидеть и тихо стонать.
Дигби положил руку на спинку ее стула.
— Можешь стонать громко. Не каждый день видишь кумира своей молодости.
— Даже не каждый год, — сказала она. — Если бы не ты…
Он ее легонько поцеловал.
— Я рад, что ты решила пойти. Без тебя тут была бы тоска.
— Дигби… — Она так много могла бы сказать, но с ее губ сорвалось только имя. С этим человеком она едва знакома. Несколько часов назад всего два слова отделяли ее от брака с мужчиной, с которым она прожила почти год.
Но, что бы она ни твердила себе, как только рот Дигби прижался к ее губам, сердце забилось быстрее, дыхание остановилось — исчезло все, кроме тепла и вкуса его губ. А когда губы их разомкнулись, из оркестровой ямы грянули фанфары, возвещая о поднятии занавеса, и казалось, что весь этот сказочный фейерверк был вызван их поцелуем.
Они смотрели друг на друга. Наконец Дигби с нежной улыбкой сказал:
— Шоу начинается. Ты же не хочешь пропустить Чета?
Занавес поднялся, и они увидели ступенчатую пирамиду, похожую на огромную скульптуру. Зажглись огни сцены, и из пирамиды одна за другой вышли девять женщин, одетых в длинные плащи и увенчанных плюмажами — перья возвышались над головами на добрых два фута. Они медленно, с царственной грацией спускались по спиральной лестнице, раскинув руки. Перья колыхались, серебристые плащи переливались и сверкали, как тончайшие крылья, меняя цвет под разноцветными лучами прожекторов.
Очарованная, Кили любовалась зрелищем.
Девушки встали спиной к зрителям, простерли руки к небу, сцена погасла, затем вспыхнула вновь. Плащи вдруг взлетели и исчезли в темноте за сценой, как хищные птицы в ночи, и оркестр разразился бешеным ритмом рока. На девушках оказался костюм из двух полосок — откровеннее любого бикини, которое Кили приходилось видеть на пляже: тонкая полоска через спину и ремешок внизу. Вдруг они разом повернулись лицом к зрителям и застыли на краю сцены. Верхняя часть костюма обрамляла груди, поддерживая, но не прикрывая. Кили ахнула:
— Это топлес! На них ничего нет!
— Да, я заметил, — шепнул Дигби. Он сжал ее плечи в коротком объятии и засмеялся прямо в ухо. — Крошка, ты в Лас-Вегасе.
— Да. — Она была в восторге. — Я в Лас- Вегасе.
Танцовщицы встали по обе стороны лестницы, музыка утихла и перешла в мелодию песни «Пока я слышу твой голос». Прожектора перечертили темную сцену, высветили верхушку лестницы, и бестелесный голос провозгласил:
— Леди и джентльмены, мы рады представить вам певца, который сделал эту песню номером один в таблице хитов и продержал ее там, в течение восьми недель. Приветствуйте… мистера… Чета… Блейна!
Певец постарел и округлился, но для Кили он словно вышел из ее девичьих снов — в джинсах, высоких черных сапогах, белой шелковой рубашке, раскрытой на груди, с широкими рукавами и большим воротником.
Кили с энтузиазмом захлопала в ладоши и сказала Дигби:
— Девчонки не поверят, когда я им расскажу!
Дигби засмеялся, опять обнял ее, но она этого даже не заметила. Он не мог припомнить, чтобы встречал женщину столь непосредственную и оживленную. Кили была лучшим лекарством для его упавшего духа. Захваченная блистательным представлением, она даже не замечала, что он наблюдает за ней с той
