Камикадзе. Идущие на смерть

торопливо подходит к темной груде, лежащей на причале, и опускается на колени. Она шарит руками по циновке, потом начинает тихонько плакать. Пленный спит, сидя на корточках. При звуке рыданий он просыпается и отползает на несколько шагов в сторону.

— За что же это они тебя, за что? — бормочет женщина и бессмысленно водит руками по циновке. — Что они сделали с тобой, Нефедов, а?

«Мой однофамилец. Вот это да!» Женщина-солдат начинает раскачиваться. Она раскачивается медленно, то закрывая, то открывая для пленного корабль, воду и отраженные в воде пожары. Спрашивает о чем-то мертвого и, только вдохнув полной грудью нестерпимый зловонный воздух, пораженная, умолкает.

Они так и остаются вчетвером — плачущая женщина, дрожащий от холода японец и двое мертвых.

Рассвет наливает гавань молоком. Желтая вода качается между причалами. Она качается, как ласковые груди женщины.

Перестрелка, затихшая было, начинается вновь. В сопках над городом размашисто бьет пулемет. Синие трассы тянутся от одной сопки к другой, они соединяют их вершины легкими прозрачными мостами.

С корабля на причал спускается майор.

— Слышь, Зина. — Он трогает женщину за плечо. — Шла бы ты на корабль. Уже чай. Шифровок несколько есть. Полковник два раза спрашивал…

— Жить не хочу! — с надрывом говорит она и начинает тихонечко выть. — За что они его, такого молодого, убили? Что он им сделал?

— Японцы опять в городе.

Он косится на соседний причал. Среди пленных заметно движение. Ободренные звуками приближающейся перестрелки, они подбегают к краю причала и что-то выкрикивают, обращаясь к пустым улицам.

— Надо и этого к ним отправить. — Майор кивает на маленькую фигуру, которая жмется к земле.

На соседнем причале часовые начинают прикладами отгонять пленных вглубь, подальше от берега. Японец догадывается о смысле сказанных слов и начинает мелко дрожать. Он дрожит, как замерзшее животное. Внезапно, осененный догадкой, вскакивает и, показывая на убитого, начинает быстро-быстро говорить. Он убеждает, ссылаясь на него, забыв, что его никто не понимает.

— Заткнись, — говорит майор, — он тебя сюда вел. Для чего? Никто с тобой разбираться не будет.

Он поднимает женщину и, поддерживая ее, ведет к кораблю.

Приходит еще один солдат и забирает пленного. На причале остается Кулагин и тот, кого женщина назвала Нефедовым. Они лежат, прикрытые одной циновкой. Добрые зеленые мухи ползают по ним.

Из фиолетового тумана от мыса Колокольцева показываются низкие серые корабли. Это идет из Владивостока еще один полк

Горными реками прокатились по дорогам Маньчжурии и Кореи армии и корпуса, обвалами скатились с перевалов в равнины танки, потоками прошли по разбитым грунтовым дорогам автомобильные колонны, желтыми, красными хвостами тянулась за ними пыль, оседала на каски, на лица солдат, на лоскутные поля гаоляна и сои. Высоко в небе проплывали вереницами голубые самолеты, вспыхивали следом за ними белыми гроздьями парашюты, на перепаханную танковыми гусеницами землю опускались с неба солдаты в пятнистых маскировочных плащах. А впереди катилась такая же неудержимая, тоже разбитая на ручьи и реки, пылью засыпанная, униженная, отступающая японская армия. Желтолицые, ничего не понимающие солдаты, молчаливые, ничего не спрашивающие у своих генералов офицеры. Что стало с оставленными в дотах Хингана, на берегах Амура и Уссури взводами смертников? Успеем ли добраться до портов, где уже, по слухам, стоят наготове пароходы, чтобы отвезти огромную, не знавшую поражений армию на острова? Развернется ли там, как еще вчера уверяли генералы, самое главное сражение?

Но не успевали. Пройдя по бездорожью, перейдя где вброд, а где и по дну реки, на пути у них оказывались огромные, с непривычно длинными стволами танки. У переправ и на железнодорожных вокзалах вырастали как из-под земли парламентеры, которые знали только одно слово и выкрикивали его требовательно, как приказ:

— К-а-п-и-т-у-л-я-ц-и-я!

…Летающая лодка пилота Камацу получила сообщение о взрыве через несколько минут после падения бомбы. Решив произвести разведку, Камацу направил лодку к городу. Первое, что он увидел, — огромное грибовидное облако. «Оно было похоже на гигантскую колонну, увенчанную головой чудовища, — рассказывал летчик. — Давайте пролетим сквозь него?» — предложил он экипажу и, получив согласие, направил лодку в середину облака. Оно клубилось и переливалось всеми цветами радуги. В кабине стало темно. «Я чувствую себя плохо», — пожаловался радист. Скоро весь экипаж потерял способность управлять приборами. Камацу посадил лодку вблизи берега, а сам отправился в сгоревший, дымящийся город на разведку. «Кто со мной?» — предложил он. Вызвались Умеда и Томимура. Они до вечера бродили по окраинам города, не рискуя углубиться в его улицы.

Умеда умер через два года от лейкемии, Томимура — спустя двадцать лет. Камацу страдал от белокровия всю жизнь. Для врачей этот случай представляет особую ценность, так как все действия экипажа записаны в журнале с точностью до минуты.

К японскому народу!

Америка просит всех немедленно ознакомиться с содержанием этой листовки. Мы располагаем самым разрушительным веществом, когда-либо изобретенным человечеством. Одна бомба, снаряженная им, способна разрушить столько, сколько разрушают две тысячи тяжелых бомбардировщиков.

Если вы не капитулируете, мы будем применять эти бомбы, а также другое подобное оружие до самого конца войны.

Мы предупреждаем жителей: бегите из городов!

Сообщения, которые поступают в редакции, противоречивы, однако уже ясно, что сметена с лица земли большая часть города. Убиты почти все жители. Враг начал радиопередачи, из которых ясно, что он собирается убивать так много невинных людей, как только сможет. Для того чтобы выиграть войну, он не остановится ни перед чем.

Из последних новостей следует, что пожар затихает. Очевидцы утверждают, что сразу после взрыва пошел черный дождь — это падала с неба вода, перемешанная с пеплом. Первые раненые доставлены в больницы близлежащих городов.

Колонна кораблей уже сутки как тянется вдоль корейского побережья. Штиль, белая неподвижная вода.

Утром поднялись из воды зеленые, поросшие низкорослыми деревьями острова. На катерах только рота первого броска, сам десант на фрегатах и тральщиках. Нефедов высовывается из рубки, поднимает к глазам бинокль и, пугаясь, видит между зелеными пятнами кустов на островах бетонные глыбы, под каждой черная дыра — дуло орудия.

— Скройся, пока тебя не убили, — шипит Рассоха. Медленно втягивается в залив десант, мучительно осторожно проходит мимо замаскированных сетями бетонных казематов, мимо раскрашенных в желтые, коричневые полосы орудийных щитов… С ума сойти… А впереди уже растут, поднимаются из воды причалы. От пакгаузов, от складов, от портовых зданий выбегают люди, подхватывают на лету брошенные с катеров канаты, набрасывают петли на чугунные тумбы.

— Что так? — думает Нефедов. — Что случилось? Ты понимаешь что-нибудь, Рассоха?

С неподвижно замерших кранов, с черепичных крыш домов никто не стреляет, но солдаты, спрыгнув с катеров, все равно бегут и залегают в скверах, прячутся за домами. В гавань, подрабатывая винтами,