мокрый до пят. Надо подняться наружу и сказать: «Я постою, иди, переоденься, обсохни». Рассоху ждет жена. Ждет ли его Таня?
— С утра радио стало предупреждать нас о том, что ожидается выступление императора. Ровно в полдень, с опозданием на одну минуту, когда вся страна замерла, когда остановилось движение на улицах и только в небе раздавался рокот американских самолетов, в радиоприемниках послышался глуховатый тихий голос. Это был он! С чувством покорности слушали мы того, чей голос за все долгие годы не имели права слышать, слушали, потому что это был конец, потому что это была сама смерть.
Мы стояли, опустив головы, женщины плакали, рядом с ними жались испуганные дети. Император говорил на придворном диалекте, непривычном для нас, но мы понимали. Он говорил о бомбах, которые были сброшены. Он сказал, что их применение угрожает всему человечеству. Это было нам не очень понятно. Во время его речи мой брат был в Нагасаки, на самой окраине города, где сохранилось несколько зданий. Он тоже слушал императора, а над городом кружились американцы. Им нужно было знать, чем стал этот город спустя несколько дней после взрыва. «Я думаю, если бы они могли взять кровь у людей, то поднимали бы их за волосы в кабины самолетов. Им нужно было знать, что сделалось с нашей кровью», — написал мне брат.
Выслушав речь императора о капитуляции, адмирал Матоме Угаки приказал приготовить свой самолет. Начальник штаба спросил у летчиков: согласны ли они провожать адмирала и умереть вместе с ним?
Это было на аэродроме Оита. Одиннадцать машин, двадцать два летчика, поднялись в воздух и легли курсом на Окинаву. Через два часа, в 7 часов 24 минуты, радиостанция Оиты приняла голос Угаки: «Я проклинаю нашу неспособность защитить Родину и уничтожить врага. Высоко ценю усилия всех моих офицеров…» Потом раздался треск и удалось расслышать: «…самолет тонет».
Никто не видел их. Они не долетели до Окинавы. Они заблудились. Лететь два часа над океаном, имея перед собой только паршивый авиационный компас… Израсходовали бензин и по одному садились на воду. Самолет держится на плаву примерно четверть часа…
Адмирал Ониши прослушал речь императора у себя в штабе. Прежде чем покончить с собой, он отправил с офицером-порученцем два письма. В письме летчикам своей части адмирал написал: «Не забывайте, что вы — японцы. Вы — самое ценное, что есть у нации. С воодушевлением, обычным для отряда камикадзе, трудитесь на благо Японии и мира во всем мире».
Послание жене заканчивалось так:
Для образованного японца сочинение стихов было ритуалом. Таким же, как самоубийство. Самоубийством в дни капитуляции кончили тысячи человек
22 августа 1945 года десять юношей из группы, которая называла себя «Группа спасения империи и уничтожения иноземных захватчиков», захватили холм Атаго. Шел дождь. Толпа под черными зонтиками молча наблюдала за ними. Юноши связались одной веревкой, пропели национальный гимн и, достав пять гранат, сорвали с них предохранители.
На теле старшего нашли записку:
После того как была сброшена бомба и ветер унес на север дым от ее взрыва, у берегов Японии был сбит американский самолет. Лейтенанта Маркуса Мак Дилда подняло из воды японское сторожевое судно. Его не отвезли в лагерь для пленных летчиков под Фукуока, а тут же, в порту, повели на допрос.
— Что за бомба сброшена на город?
— Атомная, — лейтенант уже слышал выступление президента.
— Как она устроена?
Его начали бить. Били до тех пор, пока окровавленный летчик не прошептал, что знает устройство нового оружия.
— Длина бомбы двенадцать метров… — начал он.
— Дальше!
— Внутри у нее свинцовая перегородка…
— Дальше!
Каждое его слово записывалось.
Лейтенант о строении атома имел самое смутное представление.
Те, кто допрашивал его, готовы были верить чему угодно. Специальным самолетом Маркуса Мак Дилда доставили в Токио. Десятого августа он был введен в комнату, где за столиком сидел печальный пожилой человек в кимоно чайного цвета. Их оставили вдвоем.
— Рассказывайте.
Мак Дилд повторил свою ложь слово в слово.
— Я физик. Я учился в Соединенных Штатах пять лет, — сказал его собеседник и вызвал охрану. — Уведите!
Но Мак Дилда не успели казнить. Его отправили в лагерь на другой стороне Токийской бухты. Тринадцатого августа туда к причалу подошел десантный корабль под звездно-полосатым флагом. Спрыгнувший на берег полковник сбил пистолетом замок и ногой распахнул ворота. Около ограды стоял, ухватившись руками за колючую проволоку, человек в форме летчика и плакал. Это был Мак Дилд. Он спасся от смерти трижды: когда был вытащен из воды, когда ему не отрубили голову после первого допроса и в Токио, когда раскрылась его ложь. Но он не знал, что спасся и четвертый раз — его ведь не отправили в Фукуока. А там, выслушав речь императора, охрана лагеря погрузила пленных на грузовики и вывезла их за город. В роще летчикам завязали глаза, а руки прихватили ремнями к туловищу. Весь мир обошла фотография: на коленях стоит темноволосый курчавый пожилой летчик, на глазах у него прямоугольная повязка, коротконогий офицер в очках и белой рубашке занес меч… Фукуока — это частокол труб, черные и желтые дымы, но вырвавшись отсюда и отъехав по дороге, снова видишь горы, водопад, кусты, зеленую траву, вспененные мелкие речки и зеркальные, отражающие ясное небо озера…
Необычно хмурым было в тот год августовское небо над страной. Туманной дымкой затянуло обычно открытую вершину Фудзи. Страна замерла. Кончилась война, но не кончились страдания людей.
Тянутся, тянутся по дорогам толпы беженцев. Встречаются, перемешиваются кучки людей, покинувших свои жилища — сгоревшие здания Токио, превращенные в черную пыль дома Хиросимы и Нагасаки. Расспрашивают друг друга в тщетной надежде узнать судьбу родных и близких.
Свой велосипед ками-шабан остановил около решетки городского сквера у моста и призывно крикнул. Первыми прибежали, как всегда, Норико и Канэ. Ками-шабан снял с багажника пестро раскрашенный ящик и прикрепил его поверх руля, затем взял подвешенную под рамой сумку, достал из нее пачку картинок, изображающих историю Момотаро, — мальчика из персика, победившего людоедов.
Он вставил картинки в ящик, и дети увидели за передней стеклянной стенкой берег реки, согбенную
