Александра, которая сидела, обхватив колени и свернувшись в небольшой камуфляжный клубочек, удивлённо подняла голову, и её лицо окрасил оранжевый отблеск костра.
— Я наезжала на тебя. Всю дорогу. Теперь, когда Кристина пропала, легко понять: это пустое.
— Да про что ты? — Александра искренне не понимала, хотя и видела уже, что в дело был пущен старинный и хорошо известный ей ритуал. Сейчас Марина начнёт в чём-то каяться, подсознательно надеясь таким образом отвести от пропавшей дочки беду.
Она не ошиблась.
— Ты понимаешь, — начала Марина, — у меня из головы не идёт, как они оба в студенческие годы за тобой ухлёстывали. И Барон, и особенно мой Соболь.
— Мариша, это было почти двадцать лет назад…
— Ну и что! Барон и сейчас на тебя облизывается.
— У него сейчас жена моложе меня на семнадцать лет.
— Как будто это имеет какое-то значение! Вы говорите на одном языке, понимаете друг друга с полуслова, у вас общие воспоминания юности… А с ней ему о чём говорить?
— Да ну тебя, Мариша, окстись! Наша якобы общность давно рассыпалась вместе со страной, в которой мы родились, и нашей общей юностью. Я — небогатая и одинокая, грызу свою физику, он — преуспевающий бизнесмен, у него имиджевая жена-красавица и фирма по производству и продаже какой- то измерительной аппаратуры…
— Да что у меня, глаз нет? Даже если ты сама уже, кроме формул своих, и не видишь ничего…
— В любом случае — Барончик обойдётся, — улыбнулась Александра. — Но за Соболя-то ты можешь быть спокойна. Его увлечение мной давно минуло…
— Да, — согласилась Марина. — Где ему теперь — с двумя детьми, да супротив Барона… Ты помнишь, как я тогда пришла в общежитие и вызвала тебя из Ленкиной комнаты на разговор?
— Забыла, — быстро сказала Александра. — Всё было так давно и неправда…
— Зато я помню. Ты мне тогда его фактически подарила. Уложила в коробку и перевязала ленточкой. Сказала: ладно, Мариша, не буду на дороге стоять. Оборвала все контакты, перестала в походы ходить… Я не верила, что получится, но ты… ты всё верно просчитала… Нам на следующий год кончать институт, ему, чтобы в Ленинграде остаться, надо было прописку. А я питерская и в него по уши влюблена…
— Мариша… — Александра помолчала. — Соболь знает? Ты ему рассказывала… про тот разговор?
— Никогда. Хочешь — расскажу?
— С ума сошла?!
— Он ведь так и не понял тогда, что случилось. Почему ты его бросила… Переживал страшно. Много раз меня спрашивал. Последний раз, когда ты пришла нас в поход звать…
— Господи, да какая теперь разница! У вас дети, считай, выросли…
— Да, конечно! В этом всё дело! Я же ещё потому на тебя злилась, что ты свободна, а я все эти годы… даже оглянуться вокруг и посмотреть на красивое как следует не могу… Вся в заботах — не красное ли у Виталика горло? Сколько Кристина двоек утаила? Час назад должна была дома быть с дискотеки — и где? Хватит ли денег на еду, если купить новые куртки Виталику и Соболю, а то старые совсем износились? И сейчас, здесь… Видишь, я не зря психовала. Надо было слушать тех, кто нас предупреждал, или потом отсюда хоть пешком уходить… Тебе ведь тоже за Тину тревожно, но одновременно чертовски интересно, что тут творится, я умом понимаю… Пропавшая собака всё-таки с пропавшей дочерью не сравнится…
— Не сравнится, — согласилась Александра. — Знаешь, у моей матери два года назад был инсульт. К счастью, не очень тяжёлый. Лечение, чёрная икра бидонами… Она оправилась… ну, почти полностью. Только давление до сих пор скачет да в последнее время ещё и сахар поехал… То есть в любой момент что угодно может случиться. Мы договаривались, я буду звонить или сообщения присылать в крайнем случае через день, а теперь уже почти неделю не могу с ней связаться… Что она там думает? Может, от волнения и про лекарства забыла…
— О Господи, — заволновалась Марина. — Но, Сандра, она ж взрослый человек, понимает, что ты не в Цюрих на конгресс поехала, что здесь могут быть всякие неполадки со связью и вообще…
— От Мурманска до Питера два дня езды на нормальной машине, и она это тоже знает… А вообще… Ты знаешь, ей временами кажется, что я её ненавижу… Что жду не дождусь…
— Кто? Твоя мама? Сандра, ты что! Уж как ты всегда нянчилась с родителями, звонила им отовсюду, писала из стройотряда чуть не каждый день, мы же тебя, помню, даже дразнили… Это ещё поискать надо таких дочерей, как ты!
— Иногда я думаю, что это не она, а болезнь… А иногда — что она сама меня не хочет видеть и слышать… Что я её чем-то непоправимо разочаровала…
— Сандра, мне кажется, ты чего-то себе выдумываешь, — строго сказала Марина. — Извини, но у человека после инсульта слегка крыша поехала. Со многими это бывает. Честно тебе скажу: я уверена, что она правильно пьёт все таблетки. И что Кристина, дурочка, куда-то сорвалась за немцами и скоро найдётся… Знаешь, Соболь говорил со шведами-рыболовами. У них у всех билеты на самолёт из Москвы с фиксированной датой.
— Да, — сказала Александра. — Это важно.
— А я знаю, на чём Тинка с немцами уехали! — крикнул подбежавший к костру Виталик. — Я подслушал, как военный мужик в рацию разговаривал!
— Они нашлись?!! — Марина вскочила на ноги. — С Тиной всё в порядке?!
— Не, не, мам, не нашлась. — Виталик резко сбавил тон. — Пока ещё не нашлась. Просто немцы бэтээр угнали…
— Чудны дела Твои, Господи, — едва не перекрестилась Александра. — Неужели и Хильда с ними укатила?.. Хотя бы у неё-то соображения должно было хватить…
Барон долго не мог вспомнить, где видел этого человека. Занятый своими мыслями, тот очень не спеша шёл по улице посёлка и — раздражал. Чем? Барон с юности не любил рефлексии, от неё становилось щекотно в мозгах. А щекотки он боялся с ещё более ранних пор, с детства.
Но откуда ему знакомо это загорелое сухое лицо с резкими чертами? Эта скрытая сила очень точных, по-звериному плавных движений… Красивый человек и двигается как олимпийский спортсмен… Почему раздражает?
Почувствовав пристальный взгляд, мужчина обернулся и кивнул, явно здороваясь. Улыбка чуть тронула губы, и Барон сразу вспомнил его. Ну как же, дорога на Каменное озеро, поворот за сломанной ёлкой… Назвался сотрудником заповедника…
Барон вдруг решился и зашагал вперёд, не гася непонятного раздражения, даже наоборот — растравляя его где-то в районе мозговых пазух, в которых у недостаточно закалённых подростков вроде Кирилла обычно гнездится гайморит.
— Послушайте! Простите, я не знаю вашего имени, но мы вас тогда подвозили, и сейчас так дальше не может продолжаться!.. Вы, как местный житель и научный сотрудник, наверняка в курсе… Это невозможно больше, у нас пропал ребёнок, мать с ума сходит, и уже кто-то в кого-то стрелял, и, кажется, даже попал, у всех нервы на взводе, здесь иностранцы, военные, чёрт-те кто, может, хватит темнить?! Рано или поздно произойдёт что-то непоправимое, если уже не произошло… Карты на стол — кто что видел, знает, объединить усилия, неужели вы не понимаете?!
Речь получилась бессвязная, не дорога, а направление. Барон подошёл почти вплотную и с трудом удержался, чтобы не схватить собеседника за грудки. Отстранённо подумал: да что со мной? В истеричку превращаюсь?..
Сотрудник заповедника не улыбнулся и подавно не шарахнулся, спросил серьёзно:
— Вы предлагаете возглавить объединение именно мне? Или сами планируете?
— Да какая разница! — Ироническая деловитость мужчины как-то сразу погасила пыл Барона, правда, раздражение осталось. — Главное, — продолжал он, — это услышать и понять друг друга. И на основании этого решить, что делать! Самое страшное — это же неизвестность! Неужели этого не понимают? А если понимают, почему нам ничего не говорят? Ведь кто-нибудь наверняка знает, что за чертовщина здесь происходит! Военные там, учёные, местные жители наконец…
