энергии. Размеров барака, наверно, будет достаточно.
– Начинай, счастливчик! – первая объемная фраза непроизвольно строилась из слов, на которые падало логическое ударение. Слова уносились то влево, то вправо, и понять закономерность в их чередовании было невозможно. Я прекрасно понимал, что от меня требовалось, и даже несколько раз поиграл символами в созвездиях Кассиопеи, Лебедя и Рака – настолько велика была моя сила.
Фраза начиналась на корне языка, потом направлялась на кончик языка и уходила в пространство, ограниченное размерами барака. Так было удобней для меня и моего помощника, спящего безмятежным сном. Я умудрялся контролировать каждое слово.
Напряженно искал я закономерность в многочисленных вариантах, пытаясь найти еще одну координату Матрицы. Но эти построения рушились на глазах, как карточный домик. Хаос, мрак и несовершенство царили в бараке.
Единственно, в чем я не сомневался, так это в двух точках, расположенных на корне и кончике языка. В них заключалось мое спасение. Я строил в них горизонтальные и вертикальные системы и затем смело выходил ударным словом за пределы этого изученного пространства. Но так, как я не знал координаты расположения следующей точки Матрицы, то уже отработанные колебательные системы по двум точкам рушились, ослабляя и уничтожая мой интеллект. Мне приходилось затрачивать значительные усилия, чтобы заново восстановиться. Я знал, что очень талантлив, что обладаю просто непостижимой везучестью, но не мог достроить по двум известным мне точкам недостающие звенья Матрицы.
Думая напряженно об этом, я продолжал строить различные комбинации слов, на которые падало логическое ударение. Процесс их кодирования стал объемным, очень облегчая задачу. Один раз, шутки ради, я изобразил в пространстве звезду Давида. А потом впервые окончание фразы устремилось помимо моей воли за пределы барака и оттуда со всей энергетической мощью вонзилось в грудь спящего Писарева.
– Ты так угробишь меня, приятель, – беспечно заметил его светящийся в ночи силуэт. Но Сергей велел мне не сдаваться и не жалеть его. – Продолжай строить фразы. Ищи зацепку. Тебе предстоит разгадать эту вековую головоломку. С моей помощью, конечно. Тебе пока легко. Это потому, что я вместо тебя подставляюсь. Ну, давай еще разок, только немного легче, приятель.
И на этот раз я попытался построить объемную замысловатую фигуру. Но усталость уже начала сказываться, – поэтому окончание энергетической модели вновь вонзилось в грудь Сергея. Должно быть, ему было достаточно разрушительно принимать на себя такие удары. Тем более, что с каждым разом он принимал их все больше и больше. Слушая его бойкие указания, я пришел к выводу, что он не имел ни малейшего представления о распределении недостающих звеньев Матрицы. Но даже в этом случае Писарев оказался просто незаменимым, – об него было погашено столько энергетического брака. Лишь под утро мне удалось забыться мертвым сном.
В девять часов меня разбудил Кондаков, наш прораб. Я с трудом разлепил уставшие глаза и, проклиная все на свете, отправился на картофельное поле. Писарев, свежий как огурчик, уже бегал по борозде, быстро наполняя ведро с продырявленным днищем.
Я поискал глазами пустой ящик и плюхнулся на него, с надеждой уставившись вдаль. Мне было о чем подумать. Изредка я смотрел, как бегал по борозде мой звездный помощник. Он поставил передо мной неразрешимую задачу, явно жертвуя собой. Думал ли бедолага Писарев о своем предназначении? У меня сложилось впечатление, что он ни о чем не догадывался. И совсем перестал руководить с помощью мысленного голоса мной на поле. Я не проронил до обеда ни слова. Тайна Вселенского Разума не выходила у меня из головы. А потом я незаметно подался к шоссе.
Пройдя несколько километров по трассе, я вошел в деревню Яблоницы, где крестьяне жили в хрущевских пятиэтажках. Некоторые, наиболее предприимчивые и стойкие, умудрялись заводить в квартирах свиней. И тогда благоухающая моча проникала в нижние этажи, лишая жильцов пятиэтажек комфорта. Зато этот невыносимый запах позволял им причислять себя к сеятелям и пахарям земли.
Около домов стояло несколько легковых автомобилей. Они-то и явились главной целью моего визита в этот, шитый белыми нитками, рай на земле. Глядя на вымершую деревню городского типа, я решился. Легкой пружинистой походкой подошел я к «Волге» и металлической лентой, которую отодрал от ящика, открыл переднюю дверцу. Спокойно закоротил зажигание и выехал на шоссе. И хоть бы одна трезвая душа обратила на это внимание.
У меня еще не было четкого плана действий. Только промчавшись мимо главной усадьбы совхоза имени Ленина, я понял, ради чего совершил угон машины. Мне необходимо было встретиться с Верочкой Клюге, моей бывшей женой, которая была моим талисманом и оберегом.
Я не собирался ставить ее в известность об удивительном эксперименте, начавшемся на картофельном поле. Мне необходимо было с ней просто душевно поговорить.
Тачка мне попалась почти новая, – поэтому ехал я быстро. Деревеньки мелькали за стеклами «Волги», словно ухоженные клумбы. За ними скрывались благополучие и вера в светлую жизнь, которых теперь не стало. Я несся в сторону Волосова на бешеной скорости. Приходилось объезжать ГАИ, чтобы меня не сцапали за превышение скорости. Но, как ни старался, мимо ГАИ в Черемыкино мне было не проскочить. Настойчивый жест гаишника заставил меня съехать к обочине. Я зажал в руке последний червонец. Однако в это время самосвал, доверху груженый картошкой, промчался мимо ГАИ на высокой скорости. Тут же была организована погоня, а обо мне забыли. Тогда я нажал на газ и потихоньку выехал на магистраль.
Так я добрался до Политехнического института. «Волгу» я поставил на Тихорецком проспекте у обочины, и неторопливо направился на кольцо «34» троллейбуса. Я знал, что Вера работала в КБ Соколова и должна была появиться здесь с минуты на минуту. Я не видел ее несколько месяцев. Конечно, она была уже не одна. Мне захотелось спрятаться, стать незаметным. И тут пошел густой снег. Он кружился вокруг меня, словно старый знакомый. Я заметил Верочку издалека. Слава Богу, что она шла одна. Такие женщины не бывают долго одиноки. Они слишком хороши и ухожены, чтобы не привлечь к себе внимание очередного претендента на руку и сердце. Меня пока Вера не замечала. Занятая своими мыслями, она вошла в подошедший троллейбус. Я вошел следом за ней и сел рядом.
– Не пугайся! Очень захотелось увидеться, – негромко сказал я.
– Как поживаешь? – спросила она без особой радости.
– В совхоз направили на уборку картофеля. Вот к тебе сорвался.
– И что дальше?
– Просто ты – очень нужна мне.
– Ты забыл, что мы разведены? Мои родители не разрешат нам больше встречаться.
– Я не сержусь на них за то, что мы расстались. Ты подарила мне праздник любви. Я буду тебя помнить до конца дней своих. Благодаря тебе я разгадал тайну двух точек.
– Я читала твой дневник, но так ничего не поняла, – откровенно призналась Вера.
– Мне не хотелось ничего говорить тебе о своем недуге, чтобы продлить наш праздник.
– А что такое Матрица? – оживленно спросила Вера.
– Это рефлекторный механизм, необходимый нам для нашего общения. Две точки Матрицы я уже открыл. Они расположены на корне и кончике языка. Я научился общаться с помощью горизонтальных и вертикальных колебательных систем по этим точкам. Мне осталось найти остальные точки Матрицы. Их не должно быть много, и я сделаю тогда грандиозное открытие.
– А, по-моему, мы общаемся с помощью артикуляции без всякой Матрицы, – выслушав меня, возразила Вера.
– Нет, Матрица существует, – твердо ответил я. – Не знаю еще, для чего, но она необходима. Это те самые «мышцы мысли», которые мы ощущаем во время общения, но не знаем, как они работают. Я в этом разобрался. На корне языка располагается анатомическая пара: корень языка и язычок мягкого неба. В этой точке вырабатывается самоощущение «Я». И как только мы произносим личное местоимение «Я» (мне, меня, мною и т. д.), так сейчас же на корне языка рефлекторно рождается самоощущение нашего «Я» размером с копейку или пятак. А это и означает, что язычок касается корня языка и наоборот. Вот как возникает вертикальная колебательная система на корне языка. Видишь, как все просто?
– Ты – молодец! Но вид у тебя утомленный, – угадала Верочка.
– Ничего, все обойдется.
– Что все?
