– А может, в самом деле, возьмешься? – уцепился за меня Лосев, как за спасительную соломинку.
– Попробую! – бойко согласился я.
– Значит берешься. Ох и молодец! – тут же поддержал меня Лосев, – Ты, главное, не робей. – А я подумал: «Зачем мне всё это?» – Не ожидал я от себя такой прыти. И как только язык повернулся сказать такое?
Остальную работу Юрий Алексеевич ловко распределил между сотрудниками благодаря пробудившемуся рвению снизу. Тут же приняли встречное соцобязательство, под которым все дружно расписались. И все разошлись, кто покурить, а кто и пофлиртовать. А Бугель с Наденькой Хлебниковой отправились сразу же в Красный уголок и занялись там тем, чем и занимались комсорг со своим заместителем в их молодые годы.
Все это не осталось не замечено мною. И оттого я сидел, насмешливо улыбаясь, за своим столом, чувствуя себя чуть ли не центром Вселенной. Да иначе я не мог себя ощущать, оказавшись в эпохе, где было столько много хорошего.
На окне сидел забияка-воробей. Он гордо поглядывал озорными глазами на меня сверху. А только в его глазах не было и искорки решения задачи «Да – Нет». А в направляющих аппаратах ее было много. Это вполне меня устраивало и делало похожим на забияку-воробья. Но только похожим. А как хотелось не проходить девять кругов Ада и быть свободным и дерзким, как эта вольная птичка.
Да, я готов к борьбе! Я буду вести сам с собой блестящие диалоги – дерзкие, веселые, озорные. Никто не знает, как мне трудно вести их, потому что моя детская душа капризничает, надолго замолкает или отвечает по-церковному нараспев. Но я не имею права сдаваться и потому готов использовать весь накопленный человечеством опыт, чтобы выстоять.
Чтобы пройти первый круг Ада, я начал читать Джека Лондона. Много раз я перечитал любимый Лениным рассказ «Любовь к жизни». И замечательная книга Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» не была обойдена моим вниманием.
Мне столько не хватало – вот почему приходилось отвечать за себя и за «того парня». Такой диалог казался убогим, чем-то напоминающим трехпрограммный приемник, в котором вторая и третья программы не работали. Эта грубая аналогия помогла мне остро почувствовать, чего я был лишен. И тогда я решил поговорить сам с собой начистоту.
– Я буду откровенен. Самому себе врать не положено. – Я говорю и сам себя слушаю. Но душа-то молчит! – При решении задачи «Да – Нет» возможны ситуации, когда внутренний голос запаздывает или совсем лишен эмоций. То и другое плохо.
– Я понимаю! – Мое «Я» моментально включилось в этот жесткий диалог.
– Все решают эмоции. Чем больше живых эмоций, тем ближе к истине.
– Но эмоции иногда заслоняют собой истину.
– В споре рождается истина.
– Истина рождается в споре с самим собой!
– Именно этот ответ я и хотел услышать. – Черт возьми, такой эмоциональной реакции я не ожидал.
– Мы вдвоем горы свернем.
– Но мне бы хотелось провести тестирование.
– Зачем тебе понадобилось оно?
– Чтобы знать свои возможности.
– Хорошо, начинай изверг.
– Голубой цвет может быть красным?
– Если я не дальтоник?
– Да, я – не дальтоник.
– По-моему, нет.
– А по-моему?
– По-моему, тоже нет.
– А если копнуть глубже?
– Не знаю.
– Чего я не знаю?
– Зачем копать глубже?
– Чтобы знать эмоциональные пределы задачи «Да – Нет». Мне важно, чтобы отвечал ты, а не я.
– Я знаю, что ты чуть не погиб на скамейке перед бронзовой гимнасткой. Но ты выжил. И вот теперь страдаешь сам и мне не даешь покоя. С моим появлением все так усложнилось. Но если ты забудешь обо мне или выкинешь меня из головы, я просто исчезну. И как тогда ты будешь проходить девять кругов Ада?
– Я не выброшу тебя из головы! Не дам тебе умереть. Мы пройдем вместе первый круг Ада, а затем остальные круги. Это была восхитительная концовка.
Неожиданно ко мне подошел мужчина лет сорока, гладко выбритый и колючий. Я с ним не был знаком. Но Надежда успела мне шепнуть, что он был самым талантливым специалистом в нашем отделе – гроза бездельников, глупцов и проходимцев. Так я познакомился с Резниченко Владимиром Яковлевичем. Он постоял возле меня, собираясь сказать то, чего не скажешь, не познакомившись близко.
– Ты хоть объем работы себе представляешь? – наконец язвительно выдавил он из себя.
– Пока еще нет.
– Вот видишь, дело – дрянь.
– Постепенно разберусь, – убежденно ответил я. Но Владимир Яковлевич разглядел сразу, что убежденность у меня напускная, и оттого резкости в его голосе прибавилось.
– Времени у тебя нет разбираться. Тут грамотному специалисту, съевшему собаку на ЕСКД, и то надо было подумать. А ты взял и проголосовал. И откуда ты только такой выскочка взялся? – обидное словечко ввернул, ничего не скажешь. Но я почувствовал, что он жалеет меня и искренне хочет помочь. И потому не обиделся на него за эти слова, хотя тоже был ершистый.
– Ничего, прорвемся! – бодро отвечаю я. Резниченко еще раз поглядел на меня оценивающе и заговорил теплее.
– Ну, если такой молодец, то пиши, – он продиктовал и объяснил, как лучше браться за узел, чтобы сэкономить время по-крупному. Когда он ушел по коридору, припечатав молодуху титьками к своей груди кряжистой, я заточил твердый карандаш и сходил за ватманом, разглядев у завхоза на руке якорь. Должно быть, из моряков, раз носит такую татуировку, подумал я и начал чертить.
Вот когда проснулось во мне, что дано было от Бога, а все лишнее мгновенно забылось. Наденька Хлебникова поглядела на меня с сочувствием и подошла ближе. После посещения Красного уголка на ее щеках горел сочный румянец. На меня она глядела уничижительно. Не в почете было такое геройство в эпоху застоя. Ох, не в почете! Я насмешливо глянул на нее глазами из будущего и увидел на ее лице выражение шаловливое и смеющееся.
– Ну ты и герой! – воскликнула она с явным недоверием.
– Почему герой! Работать ведь надо.
– Ты, что же – решил отличиться? Или на совесть нашу вздумал надавить? Так ведь нет ее ни у кого.
– Даже не думал об этом.
– Михаил Сергеевич, смотри, какой осторожный. А он работает здесь очень давно. Ты же только появился и сразу в герои попал.
– Да мы с тобой этот узел за неделю выпустим, – улыбнулся я ее прыти.
– Неужели ты не понял, что стал козлом отпущения? – Ишь, куда ее занесло. Боковым зрением я заметил, что возле меня остановилась женщина, пахнувшая нежными духами. Мой нос помог мне безошибочно сориентироваться в значении ее присутствия. Я резко обернулся и заглянул ей в глаза, ища поддержки. Но только ошарашил ее новизной манер из-за собственной угловатости.
– Вас вызывают к главному конструктору, – вежливо доложила женщина. Мне секретарь главного сразу понравилась своей открытостью. И готов я был пойти за нею хоть на край света. Чтоб так покорно пойти – не каждый согласится. Тут ведь характер свой нельзя показать. Но я норов свой попридержал и потому
