возможность!
Вдруг рядом с ним возник Сандар. В свете фонарей, которые побросали схватившиеся за мечи солдаты, его тонкий посох описывал дуги и круги еще быстрее, чем оружие Мэта. Застигнутые врасплох, зажатые между двумя нападающими, вооруженными боевыми шестами, солдаты падали, точно сбитые шарами кегли.
Сандар разглядывал упавших воинов, недоверчиво качая головой.
— Защитники Твердыни! Я напал на Защитников!.. С меня голову снимут за такое!.. Эй, игрок, а что ты там устроил? Та вспышка, и грохот еще, разбитый камень. Ты что, молнию призвал? — Голос его упал до шепота. — Я связался с мужчиной, который способен направлять?
— Это фейерверки, — ограничился коротким ответом Мэт. В ушах по-прежнему звенело, но сквозь тонкий звон он слышал, как вдалеке глухо топочут по камню тяжелые сапоги. — Камеры! Покажи дорогу к камерам, Сандар, пока сюда не заявилось еще больше этих!
Сандар встрепенулся.
— Сюда! — Он нырнул в боковой коридорчик, прочь от приближающегося топота. — Надо поторопиться! Если нас найдут — убьют!
Где-то вверху загремели набатные гонги, их тревожное эхо громом раскатилось по всей Твердыне.
Тревожные гонги сметающим все эхом разнеслись по Твердыне, но Ранд обратил на них столько же внимания, сколько и на звук, который раздался немногим ранее, — рев, приглушенным громом пробившийся откуда-то снизу. Бок болел, горела старая рана, готовая вновь открыться от напряжения после нелегкого подъема по крепостной стене. Но на боль Ранд тоже не обращал внимания. Кривая улыбка сковала его черты — страшная улыбка ненависти, которую он, как ни хотел, все не мог содрать с лица. Теперь уже близко. То, что он видел во сне.
Мрачно смеясь про себя, Ранд поспешил по сумрачным коридорам Тирской Твердыни.
Морщась от боли, Эгвейн приложила к лицу ладонь. Во рту был горький привкус, и ее мучила жажда.
Девушка открыла глаза, обвела взглядом серые каменные стены, на которые бросал трепещущие тени единственный чадящий факел из тростника, и, вспомнив все, закричала:
— Нет! Никогда я не буду на цепи! Не хочу в ошейник! Нет!
Рядом с ней тут же оказались Найнив и Илэйн, но, как они ни успокаивали и ни утешали Эгвейн, поверить их словам было трудно — слишком озабочены и испуганы были их избитые лица. Но одно то, что их трое, уняло крики девушки. Она была не одна. Пленница, но не одна. И не в ошейнике.
Эгвейн попыталась сесть, и подруги помогли ей. Им пришлось ей помочь, — у нее болел каждый мускул. Она помнила каждый невидимый удар, обрушившийся на нее, когда ее одолел приступ бешенства; этот приступ едва не свел ее с ума, когда она поняла...
Камера была совершенно пуста, в ней были только три девушки и факел. Голый, холодный и жесткий пол. Серую шершавость стен нарушала только дверь, крепко сколоченная из грубых досок, вся в царапинах и расщепах, будто ее скребли бесчисленные отчаявшиеся пальцы. Камень испещряли надписи, большая часть которых была сделана нетвердой, обессилевшей рукой. Одно из посланий молило: «Да смилостивится надо мной Свет и позволит мне умереть». Эгвейн прогнала эти слова из своих мыслей.
— Нас по-прежнему отгораживают? — невнятно проговорила она. Даже говорить было больно. Еще до того, как Илэйн кивнула, Эгвейн поняла, что спрашивать незачем было. Распухшая щека золотоволосой женщины, ее рассеченная губа и подбитый глаз были достаточным ответом, даже если б сама Эгвейн не чувствовала своих ссадин и ушибов. Сумей Найнив дотянуться до Истинного Источника, они бы уже были исцелены.
— Я пыталась, — с отчаянием в голосе произнесла Найнив. — Я пыталась, потом еще раз, и снова. — Она резко дернула свою косу, в голосе ее, несмотря на страх и безнадежность, прорезался гнев. — Одна из них сидит снаружи. Амико, та девчонка с молочно-белым личиком, если они не сменились с тех пор, как бросили нас сюда. Думаю, раз защита уже сплетена, то, чтобы поддерживать барьер, достаточно всего одной. — Она горько рассмеялась. — Они так старались схватить нас, а мы ведь тоже не лыком шиты и легко не дались! А теперь можно подумать, что мы им даром не нужны. Не час и не два минуло, как они захлопнули за нами эту дверь, а никто не пришел ни вопроса нам задать, ни взглянуть на нас, даже капли воды не принесли! Может быть, они решили держать нас здесь, пока мы не умрем от жажды.
— Наживка. — Голос Илэйн дрогнул, хотя она явно старалась говорить без страха. — Лиандрин сказала, что мы — наживка.
— Наживка? На что? — срывающимся голосом спросила Найнив. — Для кого наживка? Если я наживка, то я готова сама им в глотки залезть, только чтоб они мною подавились!
— Ранд. — Эгвейн прекратила попытки сглотнуть; даже капля воды была желанной. — Мне снился Ранд и
Найнив и Илэйн переглянулись. И Найнив сказала;
— Эгвейн, скоро явятся тринадцать Мурддраалов. Так сказала Лиандрин.
Эгвейн поймала себя на том, что опять смотрит на стену, на выцарапанную в шершавом камне надпись: «Да смилостивится надо мной Свет и позволит мне умереть». Пальцы сами собой сжались в кулаки. Она до хруста стиснула челюсти, лишь бы не сорвались криком с обметанных губ те слова.
— Они не забрали
— Мы настолько никчемны, что и обыска не заслуживаем. — Илэйн вздохнула. — Эгвейн, ты уверена, что сюда идет Ранд? Лучше бы я сама освободилась, а не ждала освобождения от него, но если кто и может поразить Лиандрин и остальных, то только он. Возрожденному Дракону суждено завладеть
— Нет, он не сможет — если мы затянем его в клетку следом за собой, — проворчала Найнив. — Нет, если они расставили западню, которой он не увидит. Эгвейн, что ты уставилась на это кольцо? Сейчас
— Может, и смогу, — медленно произнесла Эгвейн. — В
Илэйн нахмурилась, кривясь от боли и ноющих ссадин:
— Нужно воспользоваться любым шансом, но как ты сумеешь направлять, пускай во сне? Ведь ты отрезана от Истинного Источника? А если во сне у тебя это получится, то какой от того толк тут нам?
— Не знаю, Илэйн. Но то, что я отрезана здесь, не означает, что в Мире Снов я тоже отсечена от