Возрожденный Дракон

Истинного Источника. По крайней мере, попытаться стоит.

— Наверное, стоит, — с беспокойством заметила Найнив. — Согласна, надо испробовать любую возможность, но... Но в последний раз, когда пользовалась кольцом, ты видела и Лиандрин, и ее сообщниц. Ты еще сказала, что и они тебя видели. А если они снова там?

— Надеюсь, что они там, — мрачно заявила Эгвейн. — Очень на это надеюсь.

Сжав в руке тер'ангриал, девушка смежила веки. Она чувствовала, как Илэйн гладит ее волосы, слышала, как та тихонько что-то приговаривает. Найнив начала негромко напевать знакомую с детства мелодию — колыбельную без слов. В голосе Найнив Эгвейн не ощущала никакого гнева. Нежные звуки и мягкие прикосновения успокоили Эгвейн, позволили уступить усталости, привели за собой сон.

* * *

На этот раз шелк на ней был голубой, и вряд ли она заметила большее различие. Ласковый ветерок нежно овевал лицо без единого следа синяков, в теплом токе воздуха порхали над полевыми цветами легкокрылые бабочки. Чувство жажды пропало, всякая боль исчезла. Эгвейн потянулась в объятия саидар, и ее наполнила Единая Сила. Даже чувство восторга, которое испытала при этом девушка, было ничтожно мало по сравнению с триумфально хлынувшим сквозь нее потоком Силы.

С усилием, неохотно она заставила себя освободиться от этого потока, смежила веки и воссоздала в пустоте совершенное подобие Сердца Твердыни. Не считая узилища, это было единственное место Твердыни, которое она могла вызвать перед своим мысленным взором, да и как отличить одну безликую комнатушку от другой, точно такой же? Когда Эгвейн открыла глаза, она уже стояла там. Но она была не одна.

Перед Калландором стояла Джойя Байир, фигура ее была столь зыбко- бестелесной, что сквозь нее просвечивало исторгаемое мечом сияние. Кристальный меч теперь не просто сиял в отраженном свете. В нем пульсировало, разгораясь и затухая, собственное, внутреннее свечение — будто невообразимый фонарь в его глубине то закрывали, то вновь являли миру, потом опять заслоняли, и он вновь вспыхивал в присущем лишь ему ритме. От неожиданности Черная сестра вздрогнула и резко повернулась к Эгвейн:

— Как?! Ты же отсечена! Твоим Сновидениям конец!

Слова еще не успели слететь с уст женщины, как Эгвейн вновь дотянулась до саидар, сплела сложный поток Духа — такой же, вспомнила девушка, использовали против нее самой — и отрезала Джойю Байир от Источника. Глаза Приспешницы Тьмы расширились — жестокие глаза, такие неправдоподобно безжалостные на красивом, добром лице, но Эгвейн уже сплетала Воздух.

Очертания фигуры второй женщины расплывались подобно туману, но крепкие узы не отпускали ее. Эгвейн казалось, что не составляет никакого труда одновременно ввести в плетение оба потока, соединить их и удержать вместе. Когда Эгвейн подошла ближе, на лбу у Джойи Байир выступил пот.

— У тебя есть тер'ангриал! — Страх явственно читался на лице женщины, но голос боролся с ним, стараясь скрыть охвативший ее ужас. — Должно быть, так. Тер'ангриал, которого мы не отыскали, такой, с которым не требуется направлять. Ты думаешь, девочка, он тебе хоть как-то поможет? Что бы ты ни сделала тут, твои действия ничуть не повлияют на то, что происходит в реальном мире. Тел'аран'риод — просто сон! Когда проснусь, я сама отберу у тебя тер'ангриал! Будь поосмотрительней, не то, когда я приду в твою камеру, у меня будет причина сердиться.

Эгвейн нехорошо улыбнулась ей.

— А ты уверена, что проснешься, Приспешница Тьмы? Если с твоим тер'ангриалом нужно направлять, чего же ты не проснулась, как только я отгородила тебя? Возможно, ты не проснешься, пока отрезана от Источника здесь. — Улыбка исчезла с лица Эгвейн — улыбаться этой женщине было свыше ее сил. — Одна женщина как-то показывала мне шрам, который она получила однажды в Тел'аран'риоде. То, что случится здесь, Приспешница Тьмы, будет реальным, когда ты проснешься.

Теперь пот ручьями стекал по гладкому, лишенному печати прожитых лет лицу Черной сестры. Эгвейн подумала, не считает ли та, что стоит на пороге смерти. Самой Эгвейн хотелось бы, чтобы у нее нашлось достаточно душевных сил для жестокости. Больше всех над девушкой измывалась именно эта женщина, для тех немилосердных ударов невидимыми кулаками не было никакой причины, кроме той, что жертва старалась уклониться от них, уползти, не было никакой причины, кроме той, что девушка не сдавалась, не уступала мучительницам.

— Женщина, способная без жалости избивать других, — сказала Эгвейн, — не смеет возражать, если и ей воздается так же. — Она быстро сплела другой поток Воздуха. Когда первый удар хлестнул ее по бедрам, Джойя Байир, не веря, вытаращила глаза. Эгвейн поняла, как подправить плетение, чтобы оно поддерживало себя само. — Ты запомнишь этот урок, а когда проснешься, почувствуешь все на своей шкуре. Когда я позволю тебе проснуться. И об этом тоже не забывай! Если ты еще когда-нибудь попытаешься меня ударить, я верну тебя сюда и оставлю здесь до конца жизни!

Глаза Черной сестры сверкали ненавистью, но в них блестели и предвестницы рыданий.

На миг Эгвейн почувствовала стыд. И не из-за своего обращения с Джойей: та заслужила каждый удар, если и не за избиение беззащитных девушек, то за убийства в Башне — без сомнения. Вовсе не потому стало стыдно Эгвейн, а потому, что она потратила драгоценные минуты на сведение личных счетов, на свою месть, в то время как Найнив и Илэйн сидят в камере, отчаянно надеясь, что Эгвейн сможет спасти их, освободить из заточения.

Все еще не понимая, что и как делает, она скрепила и определила потоки в своих плетениях, потом остановилась и изучила сделанное. Три раздельных переплетения, и сохранять в действии одновременно все три ей было совсем нетрудно, к тому же она что-то такое сделала, и они теперь сами поддерживают себя. Эгвейн подумала, что, если понадобится, она вспомнит, как этого достичь. Наверняка в будущем этот прием пригодится.

Немного подождав, Эгвейн распустила одно из плетений, и Приспешница Тьмы начала всхлипывать — как от боли, так и от облегчения.

— Я — не ты, — проговорила Эгвейн. — Второй раз мне пришлось сделать нечто подобное, и мне это совсем не нравится! Лучше бы вместо этого мне научиться глотки перерезать.

Лицо Черной сестры исказилось. Ее явно посетила мысль, уж не с нее ли собралась Эгвейн начинать обучение этому делу.

С отвращением фыркнув, Эгвейн оставила ее стоять, пойманную в сети и отсеченную от Источника, а сама поспешила в лес полированных колонн из краснокамня. Где-то в их чаще должен быть ход вниз, к темницам.

* * *

Тишина пала на каменный коридор, когда смолк последний предсмертный крик, оборванный челюстями Юного Быка, сомкнувшимися на горле двуногого и с хрустом смявшими его. Горька была кровь на его языке.

Он знал, что это — Тирская Твердыня, хотя и не понимал, откуда знает об этом. Вокруг лежали двуногие, один еще дергал ногами, а в горло ему впился клыками Прыгун. От сражавшихся с волками отвратительно воняло страхом. Еще от них пахло замешательством. Он не думал, что они понимают, где оказались, — определенно они не принадлежали миру волчьих снов, но они не подпускали его к той высокой двери с железным замком, что виднелась впереди. По крайней мере, эти двуногие ее охраняли. Увидеть волков они никак не ожидали. Как показалось Юному Быку, их до глубины души поразило то, что они сами там очутились.

Он утер рот и непонимающе уставился на свою руку. Он снова стал человеком. Он был Перрином. Вернулся в свое тело, вновь в рабочей безрукавке кузнеца, с тяжелым молотом на боку.

Мы должны спешить, Юный Бык. Здесь рядом какое-то зло.

Шагая к двери, Перрин потянул из-за пояса молот:

— Должно быть, Фэйли тут.

Один резкий удар, и замок разлетелся вдребезги. Перрин пинком отворил дверь.