разрешающе махнул рукой:
- Поводы-поводы! Что там поводы? Без поводов говори! - и дернулся на месте от нетерпения.
- Кажется мне, насколько я помню, конечно, на 'ты' с вами мы не пили, заметил Пернатый.
- Вот важность какая: не пили! Не пили - сейчас выпьем! - цепко схватил со скамейки первую налитую рюмку Переведенов и хотел было чокнуться с Пернатым, но не был в состоянии дождаться, когда Урфалов нальет его рюмку, широко открыл рот и плеснул в него водку, как в пропасть, а на Пернатого потом только глянул значительно, пожевал слегка губами и потянулся за второй рюмкой.
- Постойте-ка, теперь водка счет любит, - заметил Урфалов. - Этак вы никому не дадите ее и понюхать.
- А что ее нюхать? Нюхать!.. Водку - ее пить, а не нюхать, - успел все-таки схватить еще рюмку штабс- капитан, попорченный 'беспорядками' девятьсот пятого года.
- Почему не закусал? - удивилась, глядя на него, дама из Ахалцыха, резавшая в это время длинную вяленую тарань на куски.
- Такие, матушка, не закусывают, а только пьют, - объяснил жене Гусликов. - Пить же он думает на шереметьевский счет, а я по общей раскладке у него из жалованья вычту.
- На-пу-гал!.. Гм... Вот как на-пугал! - закачал одноухой головой Переведенов и нацелился уже было на третью рюмку, но ее перехватил Мазанка и кивнул Кароли:
- А ну-ка, адвокат, - речь!
- Отцы мои добрые, позвольте мне сказать речь...
- Куда тебе против адвоката?! - прикрикнула на Пернатого жена. - Чтобы только меня конфузить!
Но Ливенцеву жаль стало обескураженного старика и хотелось все-таки узнать, что такое не терпится ему сказать, и он крикнул:
- Говорите! Ждем!
Пернатый благодарно наклонил голову в его сторону, слегка поднял рюмку и начал:
- Говорилось тут о войнах, от сытости они или от голода? А по-моему, отцы хорошие, войны заводятся от скуки. Да, от зеленой скуки! Одному если человеку скучно станет, он другому в ухо заехал - вот как будто и поразмялся, а когда миллионам скольким-то там, или даже пусть нескольким десяткам миллионов скучно станет, то уж тут, отцы мои, не иначе как должна начаться война. Так и казаки наши запорожские - сидели-сидели на своих островах за порогами днепровскими, и пили, и ели ничего, да скука одолевала, вот и шли в поход. Многие ведь и не возвращались назад, в гирла днепровские, а головы свои клали где попало, в Туретчине или в Польше, вот почему, отцы хорошие, и говорится: скука смертельная! Вот так и Вильгельма одолевала скука, и поднял Вильгельм войну... И придумал я вот ему какую казнь, отцы родные, когда попадется он нам в плен... Чтобы ему простили войну такую, этой я даже не допускаю мысли. Чтоб его на какой-нибудь остров, подлеца, заточить - это вполне для него были бы пустяки. Нет, его в клетку золотую посадить, - непременно чтоб для него сделать золотую клетку, - и возить по всей России показывать. Вот что с ним надо сделать, отцы хорошие! Пей и ешь, проклятый, а мы на тебя только смотреть будем - вот!
- Загрозил ты ему этим, как же! - выкрикнул Переведенов.
- Мы с вами на 'ты' еще не пили, - повернулся к нему Пернатый.
- Вот и выпьем сейчас! Где моя рюмка? - кивнул тот Урфалову, но Урфалов хотел все-таки уяснить, за что же предлагает выпить Пернатый, так и спросил:
- За что же подымаете вы тост?
- За здоровье его императорского величества первый тост! Ура! приосанясь, крикнул Пернатый.
И под это 'ура' выпили по первой, но Вильгельм в золотой клетке - это показалось Кароли очень мечтательным.
- У нас и казанскую богородицу украли, а то чтоб беспрепятственно золотой клетке дали по России прогуливаться! Какой же конвой при этой клетке прикажете держать? Роту при поручике Миткалеве - нельзя: и Вильгельма выпустит и клетку пропьет. Батальон при подполковнике Генкеле - тоже нельзя: Вильгельма своим родственником подменит, и вместо золотой в одну ночь медная клетка появится и будет еще лучше золотой гореть. А золотая очутится в имении под Курманом... Полк с полковником Полетикой тоже нельзя: через день, накажи меня бог, он забудет, при чем и при ком он с полком состоит и какие такие обязанности несет: не то ему походную кухню дали, не то дюжину поросят, - и уж через день у него ни Вильгельма, ни клетки не будет, и стоит ему сказать, что полк за малиной в лес командирован, он скажет: 'Разумеется, за малиной... Конечно же, за малиной! А только это я и без вас, красавцы, знаю, черт вас дери, и прошу меня не учить!'
Очень похоже передразнил Кароли Полетику, так что все засмеялись, а дамы захлопали.
Переведенов же сказал:
- Наговорено много, а за что же пить? А пить не за что... А надо уж по третьей... Ну, на-род!
В то же время не нравилось ему, зачем налили стаканчики вина девицам, которые в нем только обмочили губы, и он пробубнил:
- Гм... порча вина, и больше ничего! - и передернулся презрительно раза четыре.
По второй выпили за взятие Перемышля. Переведенов потер липкие ладони и заторопил Урфалова наливать по третьей.
- Вот кому бы с Вильгельмом-то ездить! - кивнул на него поручику Кароли Урфалов и спрятал от него бутылки подальше.
- Гм... чудаки какие! Я тост придумал какой, а они...
- Говорите!
Даже и даме из Ахалцыха захотелось послушать, какой такой тост может сказать этот достаточно странный человек, и она прокричала:
- Пожалост! Пожалост! Мы вам слушали!
- А слушали, так чего вам еще? - вполне невежливо отозвался Переведенов. - Значит, ваше счастье!
- Приличия! Приличия соблюдайте! - покачал головой, глядя на него пристально, Гусликов.
- А в чем же вы тут видите неприличие? - спросил за Переведенова почему-то Мазанка.
В то же время, непонятно для Ливенцева, собрал в какую-то предостерегающую гримасу все свое загорелое долгоносое лицо Кароли; глядя на Мазанку, он вздернул плечами и тут же выкрикнул:
- Желающие сказать третий тост, подымите руки!
Рук, правда, не поднял никто, но Анастасия Георгиевна напомнила:
- Приличные кавалеры, раз если они и за царя выпили и за Перемышль выпили, должны теперь выпить за дам.
- Ясно, как ананас! - одобрил Переведенов и толкнул Урфалова: - Ну-ка, за дам!
- Кто кому! - отозвался Урфалов, но по третьей рюмке всем все-таки налил, и за дам, чокнувшись с их стаканчиками, все выпили.
Даже Фомка и Яшка осушили стаканчики, и обе возбужденно зарозовели и наперебой закричали Ливенцеву:
- Теперь вы скажите речь, вы!
- Что вы, что вы! Совсем не умею я никаких речей говорить! - махал обеими руками Ливенцев.
- Рассказывайте, что не умеете!
- Ну, какие-нибудь стихи смешные прочитайте!
- Стихи? - подхватил Пернатый, приосанясь, но, оглядев поочередно девиц, вздохнул и померк, и Ливенцев догадался, что ему хотелось бы прочитать окончание 'Царя Никиты', но неловко было бы просить девиц пойти прогуляться по кладбищу, пока он будет читать стихи, презревшие цензуру. О дамах, как о своей жене, так и о жене Гусликова, он беспокоился, конечно, гораздо меньше.
- Помилуйте, какие там смешные стихи! - сказал девицам Ливенцев. - Этак вы и до песен можете дойти... на кладбище-то!
- Что же, что кладбище? Это кладбище давнишнее. Теперь уж на нем никого не хоронят. Здесь вполне можно песни петь, - решила Фомка.
- А французы тем более наши союзники, они на нас в претензии не будут, - поддержала Яшка.
- Можно? Споем! Хором споем! - воодушевился вдруг Переведенов. - Я начну, вы - подхватывай!
