Остановить и заставить его вернуться было нельзя, - он понимал это, и в то же время вышло все неожиданно нелепо: начальник штаба дивизии жертвовал собой успеху дивизии, значит, он тоже не верил в успех без этой жертвы?
Беспокойство и неуверенность только усилились, а между тем показывать их перед чинами своего штаба было бы совершенно непростительно, - это понимал Гильчевский и сдерживал себя, как мог, следя за подходившим уже к высоте Протазановым.
Как раз в это время несколько человек конных показалось в лесу близко к опушке, на той самой дороге, по которой только что добрался сюда сам Гильчевский. Он послал узнать одного из офицеров штаба, кто это и зачем, а сам все следил, идет ли еще или уже упал Протазанов: в дыму на горе этого уже нельзя было отчетливо видеть.
Приехавшие спешились и шли вместе с посланным офицером к нему, и Гильчевский подумал: не из штаба ли корпуса? Не прислал ли нового приказания Федотов?
Но подходил какой-то совершенно незнакомый полковник генштаба с двумя обер-офицерами. Мелькнула даже торопливая нелепо-странная мысль, не прислан ли к нему новый начальник штаба на место Протазанова, и он, Протазанов, это заранее узнал каким-то образом, но от него скрыл и, оскорбленный, решился на самоубийство.
Мысль была вздорная, однако Гильчевский яростно воззрился на подошедшего полковника и еще яростнее крикнул:
- Что, а? Вам что?
- Честь имею представиться, полковник Игнатов! - несколько обескураженный таким приемом, проговорил подошедший, но Гильчевский, не протянув ему руки, крикнул снова:
- Зачем?
- Из штаба армии, ваше превосходительство, - в замешательстве уже, хотя отчетливо, ответил Игнатов. - Разрешите поучиться у вас управлению боем.
- Управлению боем?..
Гильчевский скользнул глазами по обескураженному простоватому лицу полковника Игнатова, тут же отвел глаза к высоте 102, разглядел на ней сквозь расслоившийся дым Протазанова рядом с наблюдательным пунктом, облегченно сказал: 'А-а! Пока браво!' - и только теперь протянул руку полковнику из штаба армии.
Но в следующий момент снова заволокло дымом Протазанова, - снаряды на холме продолжали рваться, - и, неуверенный уже в том, удалось ли начальнику штаба войти в окоп, Гильчевский резко бросил Игнатову:
- Сопроводительный документ из штаба армии извольте предъявить, поскольку я вас не знаю.
Поняв свою оплошность, Игнатов поспешно вытащил из кармана бумажку, о которой он совсем было забыл, а Гильчевский, взяв ее, продолжал неотрывно следить за высотой 102.
Канонада густо гремела сплошь, однако делались ли проходы в проволоке противника? К тем опасениям и сомнениям, которые овладели Гильчевским в это утро, прибавилось теперь еще и это: не видно было отсюда, как действует артиллерия, а высота, выбранная для наблюдательного пункта, оказалась под преднамеренно сильным огнем.
Так прошло около получаса, и когда Гильчевский уже хотел сказать вслух то, что все время вертелось в мозгу и жалило его: 'Ну, значит, погиб, аминь!' - вдруг показался Протазанов, а за ним несколько связных, нагруженные аппаратами и мотками проводов, которые они собирали проворно.
- Слава богу, жив! - крикнул Гильчевский, обращаясь непосредственно к полковнику Игнатову, который понял и восклицание это и сияние глаз начальника 101-й дивизии только тогда, когда сам увидел подходившего Протазанова.
- Слава богу, вы - молодец, конечно, вы - молодец! Но-о... но приказываю вам этого больше впредь не делать! - радостно кричал Гильчевский.
Однако с приходом Протазанова и связных около него оказалась уже порядочная кучка людей, и ее разглядели со своих холмов за рекой австрийские наблюдатели: вблизи начали рваться снаряды.
В то же время и наблюдательный пункт нужно было занять другой, запасной, хотя и не столь выгодный, как высота 102, с меньшим кругозором.
Удача Протазанова подняла настроение Гильчевского: стала уже мерещиться удача всей атаки.
Вот один полк начал цепями сходить с холмов в долину Иквы.
Гранаты и шрапнели рвались в цепях, но цепи шли быстро. Это было захватывающее зрелище торжества человеческого упорства в достижении цели. Видно было сквозь розовый дым, как валились десятки людей то здесь, то там, но остальные двигались вперед с каждой минутой быстрее. Вот уже подошли к мосту и бегут через мост на тот берег...
- Это какой полк? Какой? - волнуясь, спросил Протазанова Игнатов.
- Это четыреста первый Карачевский... Там командир полка - Николаев, ответил Протазанов спокойно.
Они с Игнатовым оказались однокурсниками по Академии, но там плохо знали друг друга, даже просто не помнили один другого.
Гильчевский не переставал подозрительно относиться к Игнатову, как соглядатаю, подосланному штабными, которых вообще не жаловал боевой генерал, говоря о них неизменно: 'Ни черта не понимают в деле, а только интриги разводят, друг друга подсиживают да представляют себя взаимно к наградам!'
Но простоватое лицо Игнатова было непритворно удивленно.
- Этот полк, что же он, - первым пошел в атаку? - спрашивал он.
- Что вы, что вы, это - резерв! - недовольно кричал в ответ Гильчевский. - Ударные полки теперь уже на той стороне!.. На той стороне, а не на этой!
Не хотелось объяснять, что решить дело должны были два полка: 6-й - от финляндских стрелков и 404-й - от его дивизии, и некогда было объяснять это, и не шли слова на язык.
В мозгу все вертелось: 'Проходы, проходы... Пробиты ли проходы для штурма?..' Ничего на том берегу не было видно из-за высокого хлеба, над которым навис иссиня-белый дым от своих снарядов. Но если не посчастливилось пробить проходы, значит, пропало все: растают полки от ближнего огня австрийцев.
Время шло. Канонада не слабела. Противник отстреливался ожесточенно.
Подходило уже к одиннадцати часам, когда вдруг заметно стало, что там, за зеленой равниной хлеба, к роще, потянулась небольшая кучка австрийцев, человек сорок...
Это заметили в одно время и Протазанов и Гильчевский, но только переглянулись, отводя глаза от своих биноклей и тут же снова прильнув к стеклам...
Еще кучка левее... Правее тоже, и гораздо больше, чем первая...
Гильчевский опасался раньше времени поверить в успех, он только сказал с виду безразличным тоном:
- Кажется, кое-где идут наши мадьяры рачьим ходом.
- Не отступать ли начали? - тем же тоном отозвался Протазанов, а Игнатов подхватил возбужденно:
- Что? Что? Победа, а? Победа?
Это раздосадовало Гильчевского. Он крикнул яростно:
- Какая там победа! Какой вы скорый!
В это время начальник связи, поручик Данильченко, отрапортовал, подойдя:
- Телефонограмма от полковника Ольхина, ваше превосходительство!
- А? Что? - встревожился Гильчевский.
- 'Первый батальон мой обошел через мост позиции противника, ворвался в Красное и гонит австрийцев', - с подъемом отчеканил поручик.
- Ну вот, очень хорошо, очень хорошо... - обрадованно сказал Гильчевский, но тут же добавил, строго глядя на Игнатова: - Хорошо что, собственно? Хорошо, что саперы успели поправить мост там сгоревший, - вот что! Вот мост и пригодился для дела...
И, вспомнив тут же слова донесения 'гонит австрийцев', обратился к Протазанову:
- Гонит австрийцев в каком же направлении, а? Ведь вот они отступают прямо на запад, а должны бы отступать на юг!
