Он овладел ею с неистовой, яростной силой, и она отвечала ему так же. Кульминация наступила быстро, но была могучей, оторвавшей их от земли и унесшей на какие-то мгновения в неведомые, блаженные дали.
Но вот они вернулись обратно. Еще не поднимаясь с пола, она вспомнила, что отдалась страсти, забыв даже о необходимости предохранить себя от возможных последствий. Как неразумно с ее стороны!
Но почему?.. Почему она забывает обо всем, отдаваясь страсти, перестает контролировать себя, позволяет Келлу погружать себя в чувственный хаос?..
Но когда он снова взглянул ей в глаза и голосом, еще не окрепшим после пережитой бури чувств, сказал, что придет сегодня ночью к ней в спальню, она согласно кивнула.
У нее не было сил отказать ему. И себе… себе тоже.
В эту ночь после очередных ласк, когда он лежал рядом с уснувшей Рейвен, ему впервые пришла в голову простая, но непривычная для него мысль: а если это любовь!
Если то, что он испытывает к ней — и днем, и ночью, и в доме, и на улице, и за столом, и в постели, — называется именно этим словом, любовь!..
Да, именно она переполняет его уже много недель, будоражит, удивляет своей необычностью, новизной. Ведь никогда раньше он не знал любви, не сталкивался с нею. И только теперь может честно признаться себе: «Я полюбил. Я люблю эту женщину, свернувшуюся калачиком рядом со мной на постели, и не представляю без нее дальнейшей жизни».
Вот она, здесь… Чтобы лишний раз убедиться, в этом, он слегка притронулся рукой к ее спине, бедру, лону… Почувствовал неостывший жар плоти.
Рейвен пошевелилась, но не проснулась. Он же, не в силах противостоять нахлынувшему вновь чувству, прижался к ней и соединил с жаром ее плоти свой жар. Она пробудилась со стоном, но то был стон удовлетворения, за которым последовали судорожные радостные телодвижения обеих сторон.
Снова лежа неподвижно рядом с ней, он дал себе клятву, что недалек тот день, когда они станут истинными мужем и женой. Он не отступит.
Февральские дни запомнились Рейвен не морозами и не наступившей вслед за ними оттепелью, когда уже можно было начинать утренние прогулки верхом. Они запомнились тем, что, начиная с ледовой ярмарки, Келл каждую ночь проводил с ней. Он стал чаще сопровождать ее, когда она наносила визиты знакомым, и даже приглашал в свой клуб, где отбоя не было от знатной публики.
Сама Рейвен пребывала в некоторой растерянности. Она осуждала свое поведение — то, что почти безоговорочно подчинилась Келлу, растворилась в его желаниях. Но ведь, в конце концов, она его жена. Это доставляет и ей наслаждение, а что касается полного подчинения, то это еще как посмотреть: можно вполне посчитать, что это он растворился в ней — не в состоянии разлучиться с ней ни на одну ночь. Даже в другое время суток оказывает ей внимание, чего не бывало раньше.
В самом конце февраля он удивил ее еще больше, когда после завтрака торжественным тоном предложил проследовать за ним в его кабинет, где вручил ей два документа.
Первый из них, в чем она с трудом разобралась, был актом, подтверждающим приобретение поместья, а во втором что-то говорилось о каком-то бароне Фрейне.
Рейвен в полном недоумении уставилась на Келла.
— Я ничего не понимаю, — проговорила она. — Вы изволите шутить?
— О нет, миледи Фрейн, — ответил он с глубоким поклоном. — Разве я могу позволить такое с баронессой… — Сменив тон на серьезный, он добавил: — С этого дня, Рейвен, мы барон и баронесса Фрейн. Запомни это. Таким образом, ты уже не клятвопреступница, а послушная дочь своей матери, исполнившая обет и вышедшая замуж за человека, носящего титул.
— Но… как?
— Легче, нежели я предполагал. — Он иронически улыбнулся. — Джереми был совершенно прав: сундуки принца-регента настолько опустели, что он с радостью ухватился за мое предложение финансовой помощи. Поэтому я смог без всяких проволочек купить поместье в графстве Нортамберленд и заодно получить титул барона.
Рейвен покачала головой — ей не верилось, что такое возможно. Значит, не напрасно Келл называл ее иногда «миледи»? Правда, он вкладывал в это иронический смысл, но получилось — как в воду глядел. И сделал он это исключительно для нее, потому что сам глубоко презирает все эти ранги, звания и привилегии.
Она сказала ему об этом, на что он небрежно ответил:
— Не волнуйся обо мне, дорогая. Для меня от этого ничего не изменится, внутри я останусь тем же, только обращаться ко мне станут по-иному: «милорд». А к тебе — «миледи».
— Думаю, меня это тоже никак не затронет, — задумчиво произнесла она. — Во всяком случае, я так и останусь незаконнорожденной. Плодом любви.
— Ну и что может быть лучше, черт возьми, чем плод любви? — почти крикнул он, вызвав некоторую оторопь своей вспышкой. — И какая, к дьяволу, разница, кем был или не был твой настоящий отец?
Рейвен не отвечала. Тогда он, смягчив тон, сказал:
— Конечно, баронесса — это не совсем герцогиня, но для начала тоже неплохо. А дальше посмотрим.
Не сдерживая улыбки, а также выступивших слез, она проговорила дрожащим голосом:
— Келл… Я просто не знаю, как вас благодарить. Это так великодушно с вашей стороны. Я…
«Я не могу, не должна его полюбить, — билось у нее в голове. — Он благороден, щедр — все так… Красив… Притягателен… Но полюбить его, привязаться всей душой будет для меня мукой. Ему не нужна моя душа, не нужны семья, дети. Только мое тело…»
Словно в ответ на ее мысли, он приблизился к ней, его руки обхватили ее плечи.
— Поздравляю вас, миледи, — сказал он, глядя ей прямо в глаза, в глубину той души, которую она так боялась ему отдать. — И знайте, баронесса, мне не нужна ваша благодарность, а только лишь…
От двери послышался сдержанный кашель: вошел дворецкий.
— Что вам, Ноулз? — не слишком терпеливо спросил Келл.
Тот протянул сложенный лист бумаги.
— Записка от мисс Уолш, сэр.
Келл пробежал глазами неровные строчки, лицо его застыло, и Рейвен почувствовала неладное.
— Что там? — спросила она. — Неприятности?
— Мой брат снова в Лондоне, — сдержанно произнес он. — Эмме известно о его внезапном прибытии, но она не знает, где он находится… Я еду в клуб и буду его там ожидать. Вам не нужно сегодня приезжать в клуб…
Глава 19
Как хотелось Келлу, чтобы он с радостью встретил своего младшего брата после двухмесячного изгнания, но ничего, кроме беспокойства, он не испытал. В каком состоянии приехал Шон? Что он задумал? Как воспримет известие о получении Келлом титула? О приобретении поместья? О том, что его отношения с Рейвен не только не стоят на грани разрыва, а укрепляются?
Келл ругал себя, что ни разу за это время не съездил в Ирландию, на конскую ферму. Ведь он получил неприятное сообщение от управляющего, что его брат в приступе безумной ярости почти насмерть забил одну из лошадей. Единственное, что он сделал для Шона — за что тот вряд ли станет его благодарить, — подыскал нового врача. Эскулап обещал применить какие-то новые методы лечения и в случае необходимости поместить пациента в хорошее лечебное заведение.
В клубе, куда Келл заехал в первую очередь, он не нашел Шона. Не было его и в доме, где тот жил до своего отъезда. Келл не стал искать его по всем злачным местам Лондона, а вернулся в клуб, где пришлось принимать искренние и не очень поздравления с получением титула, что не принесло ему удовлетворения и не улучшило расположения духа.
Чуть позже полуночи Шон все-таки явился. Он был в сильном подпитии. Поэтому Келл решил не начинать встречу с расспросов о том, почему Шон самовольно уехал из Ирландии и жестоко обращался с лошадью.
— С приездом, — сказал он, положив руку на плечо брата. Но тот, качнувшись, сбросил его руку и, не отвечая на приветствие, заносчиво сказал:
