Хотя в воздухе уже чувствовалось дыхание весны, хотя аромат молодой травы и свежей зелени предвещал лето, вдруг похолодало и хлынул ливень. В парке дождевые капли отскакивали от окрепшей листвы, вода, пенясь, журчала в бассейне фонтана, у ног мальчика, заглушая шелест слабой струйки, барабанила по капоту автомобиля и по жестяным подоконникам домов. Пришлось включить «дворники» и подождать, пока согреется мотор.
— Ну что ж, посмотрим, — только и сказал Штрекар.
В темноте они закурили и сидели молча. Гашпарац включил первую скорость. Как всегда, оказавшись на улице, он остро ощутил жизнь города и попытался представить, что сейчас происходит в разных его частях: в магазинах моют перед закрытием полы, в кинотеатрах продают последние билеты, быстро заполняются кафе и рестораны, на Цветной площади публика толпится под огромными зонтами в волшебном свете ацетиленовых фонарей, его домашние уселись в кресла и смотрят телевизор. Дочка уже, вероятно, готовится ко сну. Сложила в стопку на полу возле кровати свои книжки.
Он испытывал потребность размышлять об обычных, будничных делах именно сейчас, когда предчувствие его не обмануло, когда что-то начало происходить. А то, что действительно что-то начало происходить, они поняли тотчас же, услышав о звонке фотографа.
— Алло? — произнес фотограф. — Это вы разговаривали со мной в ателье? Вы просили меня сообщить, если что-нибудь случится с той фотографией.
— Да, — только и вымолвил Штрекар, видимо не желая показать, будто придает этому особое значение, чтобы не спугнуть фотографа.
Гашпарац ясно слышал каждое слово «мексиканца», звучавшее сейчас в трубке телефона, номер которого был найден в сумочке Белой Розы.
— О ней спрашивали. Недавно, какой-то молодой человек.
— И что он хотел?
— Чтобы я ему отпечатал.
— Сколько?
— Одну.
— И что вы сказали?
— Чтобы пришел попозже, когда будет готова. Он очень спешил, хотел даже ждать. Я едва от него отделался.
— Он уже пришел?
— Еще нет.
— Хорошо. Мы сейчас будем.
— Что делать, если он придет раньше?
— Отдайте фотографию. Он не должен ничего подозревать. Постарайтесь его как следует рассмотреть.
— Все понял…
Теперь они направлялись туда. Особенно не спешили, потому что понимали: спешка ничего не решит. События развивались своим чередом, и любое грубое вмешательство могло все испортить. Оперативность и спешка предупредили бы еще одно несчастье, возможно, даже преступление, однако отдалили бы истину. Ехали молча, предоставив все воле судьбы, даже словами боялись нарушить естественный ход событий.
Выезжая с площади Свавича на Михановичеву улицу, Гашпарац не обращал внимания на длинную вереницу машин, которая двигалась в противоположном направлении и которую он вынужден был пропустить. Ему следовало ехать налево, а автомобили сворачивали направо. Он смирился, что должен переждать колонну. Машины ползли на удивление медленно — видимо, ближайший перекресток был еще закрыт или его только что открыли. Погрузившись в свои мысли, адвокат не разглядывал ни автомобили, ни сидящих в них людей.
И вдруг, в тот момент, когда колонна ускорила движение, он вздрогнул: в какую-то минуту, в какую-то долю минуты, ему показалось, что за стеклом одной из машин он увидел Валента Гржанича. Парень сидел рядом с водителем и, стиснув зубы, глядел прямо перед собой, с совершенно отсутствующим видом, будто сидящий за рулем человек не имел к нему никакого отношения. Шофера Гашпарац не рассмотрел, да это было и невозможно, тем более что мгновение спустя он уже сомневался — действительно ли видел Валента. Но все-таки оглянулся. В дождевом тумане нельзя было разобрать номер, к тому же одна из встречных машин остановилась, пропуская его, и он вынужден был проехать. Бросив еще раз взгляд в сторону проехавшего автомобиля, он заметил, что это «фольксваген» зеленого цвета.
Они неслись в потоке машин. Гашпарац размышлял, точно ли это был Валент. Вскоре пришел к выводу, что слишком возбужден, а потому ему могло померещиться лицо человека, о котором он неотступно думает. Штрекару решил ничего не говорить.
Штрекар не проронил ни слова за все время пути и даже потом, когда ставили машину в соседнем с фотографией переулке. Взглянули на часы — без десяти восемь. Штрекар сказал:
— Предоставь мне это дело.
— Как всегда, — ответил адвокат с нескрываемой иронией.
Когда они вошли, фотограф стоял за стойкой, напряженно вглядываясь в дверь. Волосы были так же прилизаны, он был в том же жилете, но без очков, и рубашка не клетчатая, а однотонная голубая, поэтому сейчас он походил скорее на южноамериканского миллионера, собравшегося провести вечер за картишками. От волнения он не ответил на приветствие: видимо, чувствовал, что происходит нечто серьезное — увидев их, закричал, словно на пожаре, словно у него над головой горело:
— Он только что был здесь, сию минуту!
— А точнее? — с невозмутимым спокойствием спросил Штрекар, это несколько охладило человека, и тот ответил уже тише:
— Да минут десять, не больше!
— Вы ему отдали фотографию?
— Да.
— Куда он пошел? Вы не заметили?
— Ну как же, конечно. В сторону Драшковичевой. Я подглядывал за ним в дверь, но он вдруг исчез, и больше я его не видел. Может, зашел куда-нибудь по соседству, в магазин.
— Расскажите подробно, как все было: когда он пришел, о чем спрашивал, что говорил, вообще все, что вспомните.
— Пришел он, я вам уже сообщил, около половины седьмого. Я, как и сейчас, находился один, потому что мои ребята сегодня работают в городе. Сначала он спросил, снимаю ли я на местах, не в ателье, и потом — не снимал ли я, мол, когда-нибудь в аэропорту. Спрашивал почти как милиционеры несколько дней назад. Когда я все подтвердил, он спросил, не снимал ли я в аэропорту в марте месяце, а потом добавил, не снимал ли, мол, девушку, которая там была с молодым человеком.
— Значит, это был не тот парень, который на фотографии?
— Нет.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Э, когда я ему ответил, что, мол, и такие случаи бывали, конечно… Я, знаете ли, не хотел показать, будто знаю, о чем идет речь, чтобы он чего не заподозрил…
— Это вы хорошо… — похвалил Штрекар, и фотограф, удовлетворенно кивнув, продолжал:
— Когда я ему это сказал, он спросил, не сохранился ли негатив. Я ему дал пленку, и он ее долго рассматривал. Потом сказал, что это то самое, что он ищет, и попросил отпечатать для него карточку. Я, конечно, мог бы это сделать при нем, но ему сказал, что быстро не могу. Мне надо было время, чтобы предупредить вас…
— И это вы хорошо, — снова вставил Штрекар. Фотограф удивленно взглянул на инспектора, его как будто поразила слишком однообразная форма комплиментов.
— Я сказал, что сделаю часа через два. Он стал убеждать меня поторопиться, выторговал целый час. А заказал всего одну фотографию. Спросил, не могу ли отдать ему негатив, я ответил, что у нас это не положено. Тогда он попросил меня обязательно негатив сохранить. Даже сказал, что заплатит; мне, мол,
