«Кто-то же наконец должен вразумить его, прежде чем он разрушит всю нашу семейную историю! — восклицала она. — Учитывая его образ жизни, никому из наших наследников ничего не достанется».
Не то чтобы Софи Бриттон Мак-Каллин нуждалась в деньгах своего брата Джереми, которые он все равно уже давно промотал. По правде сказать, после преждевременной смерти трудоголика-мужа, обеспечившего ее постоянно растущим доходом, она просто купалась в деньгах.
Когда отец Саманты еще отличался крепким здоровьем и с утра до ночи пахал на ниве семейного предприятия, что могло бы свалить с ног иного смертного, Саманта не обращала внимания на материнские монологи, меняющиеся как по тону, так и по содержанию, однако вскоре Дугласу Мак-Каллину суждено было умереть ел рака простаты. Столкнувшись с жестокой реальностью человеческой смертности, его жена воспылала верой в важность семейных связей.
«Мне необходимо помириться с братом, — рыдала она в траурном облачении на поминках мужа с моим единственным кровным родственником. С моим братом. О, как же мне не хватает его!»
Судя по всему, Софи забыла, что у нее самой есть двое детей, не говоря уже об отпрысках брата, которые тоже сгодились бы в кровные родственники. Но она ухватилась за идею сближения с Джереми как за единственное утешение в постигшем ее горе.
И выражение ее горя вскоре достигло такого размаха, что казалось, будто Софи вознамерилась превзойти безутешную скорбь королевы Виктории по ее супругу принцу Альберту. Наконец Саманта поняла, что без ее решительных действий в Винчестере никогда не воцарится мир. Поэтому она отправилась в Дербишир за своим дядюшкой, уразумев из бессвязного телефонного разговора с ним, что он не сможет добраться на юг без посторонней помощи. Но по прибытии, увидев воочию его состояние, она убедилась, что, если он появится перед сестрой в таком виде, это только быстрее сведет в могилу саму Софи.
Кроме того, Саманта вдруг обнаружила, что ей хочется отдохнуть от общения с матушкой. Трагическая смерть мужа снабдила Софи большим запасом энергии, чем когда-либо прежде, и она пользовалась этим с удовольствием, о котором Саманта, слишком измученная материнскими стонами и жалобами, давно позабыла.
Саманта, конечно, любила отца и тоже оплакивала его. Но ей давно стало ясно, что главной любовью Дугласа Мак-Каллина было фамильное кондитерское предприятие, а не собственная семья, и его смерть воспринималась скорее как очередная сверхурочная работа, чем как окончательный уход. Он отдавал работе всю свою жизнь. Причем отдавал с преданностью человека, которому повезло в двадцать лет встретиться с единственной истинной любовью своей жизни.
А вот главной любовью Джереми стало спиртное. И в тот конкретный день его утро началось с сухого хереса. За ланчем он опустошил бутылку под названием «Кровь Юпитера», в которой Саманта, судя по цвету, распознала красное вино. После полудня Джереми продолжил возлияния, то и дело подзаправляясь джином с тоником. Саманта сочла поразительным, что он все еще держится на ногах.
Обычно он проводил дни в небольшой гостиной, где, задернув шторы и включив старенький восьмимиллиметровый проектор, пускался в бесконечные ностальгические блуждания по дорогам своей памяти. За те месяцы, что Саманта прожила в Бротон-мэноре, он как минимум трижды просмотрел всю любительскую фильмотеку семейной истории Бриттонов. И порядок просмотра оставался неизменным: сначала самый давний фильм, снятый одним из Бриттонов в 1924 году, и далее все в хронологическом порядке до того самого времени, когда Бриттоны окончательно потеряли интерес к запечатлению семейных деяний на пленке. Поэтому живописные сцены лисьей охоты, рыболовных вылазок, пикников и свадебных церемоний закончились практически в тот год, когда Джулиану исполнилось пятнадцать лет. По прикидкам Саманты, это как раз совпало со временем, когда Джереми Бриттон, свалившись с лошади, повредил три позвонка и начал добросовестно накачивать себя болеутоляющими средствами и горячительными напитками.
«Он угробит себя смесью пилюль с выпивкой, если мы не присмотрим за ним, — сказал ей Джулиан вскоре после ее приезда. — Сэм, ты поможешь мне? Если бы ты пожила у нас подольше, то я смог бы больше сил отдавать поместью. Возможно, даже начал бы претворять в жизнь давние планы… если, конечно, ты поможешь мне».
И после нескольких дней знакомства с кузеном Джулианом Саманта поняла, что готова на все. чтобы помочь ему. На все, что угодно.
Джереми Бриттон, очевидно, тоже понял это. Потому что в тот день, услышав, как она вернулась к вечеру из сада и протопала по двору, стряхивая с подоги в налипшую землю, он, как ни удивительно, прервал свое затворничество и явился на кухню, где она занималась подготовкой ужина,
— А-а, вот и ты, мой цветочек.
Он стоял, накренившись вперед, в той отрицающей законы гравитации позе, которая, похоже, стала второй натурой всех пьяниц. В руке у Джереми поблескивал неизменный стакан — от очередной порции джина с тоником остались лишь два кубика льда, прикрытые ломтиком лимона. К ужину он, как обычно, принарядился — ни дать ни взять настоящий сельский помещик. Несмотря на теплый летний вечер, он был облачен в твидовую куртку, галстук и толстые шерстяные панталоны, отысканные, вероятно, в гардеробе одного из предков. Быть может, он и выглядел чудаковатым, но тем не менее вполне соответствовал образу слегка подвыпившего и процветающего землевладельца.
Джереми расположился возле старинного стола с дубовой столешницей, где Саманта любила готовить. Погоняв льдинки по дну стакана, он выпил добытую из растаявших кубиков жидкость и с довольным видом поставил опустевший стакан рядом с большим кухонным ножом, который она взяла со стойки. Пару раз переведя взгляд с ножа на племянницу, он растянул губы в вялой, по-пьяному радостной улыбке.
— Где наш мальчик? — осведомился он любезным тоном, хотя у него получилось скорее «де наш малшик». Его серые глаза настолько выцвели, что радужные оболочки почти не проявлялись, а белки давно пожелтели, причем такой же оттенок постепенно приобретал и цвет его кожи. — Непонятно, с чего это сегодня Джули увиливает от работы. Кстати, по-моему, он даже не ночевал дома, наш милый Джули, и я не помню, чтобы его кружка стояла за завтраком.
За исключением кашеообразного «кружка стьяла за завтркм», Джереми высказался на редкость внятно и умолк, ожидая ответа на свое выступление.
Саманта принялась выкладывать из корзины собранные овощи. Положив возле раковины салат- латук, огурцы, пару зеленых перцев и головку цветной капусты, она начала мыть их под струей воды. Салату она уделила особое внимание, осматривая его, как заботливая мать младенца. Ведь ничто так не раздражает, как песок, оставшийся в салатных листьях.
— Что ж, — вздохнув, произнес Джереми, — полагаю, мы оба знаем, что происходит с Джули, верно, Сэм? «Врно, Шэм?» — Этот щенок видит не дальше собственного носа. Даже и не знаю, что нам с ним делать.
— Надеюсь, вы не принимали никаких таблеток, дядя Джереми? — спросила Саманта. — Если вы смешаете их с алкоголем, то может произойти несчастье.
— Я рожден дня несчастий, — провозгласил Джереми.
Это прозвучало как «нещасий», и Саманта попыталась определить, не заплетается ли его язык больше обычного, чтобы понять, каково его самочувствие. Было уже больше пяти часов вечера, и к этому времени он в любом случае не вязал бы лыка, но Джулиану сейчас только того и не хватало, чтобы привычное пьяное бормотание отца перешло в кому.
Продвинувшись бочком по краю кухонного стола, Джереми остановился рядом с Самантой около раковины.
— Ты симпатичная женщина, Сэмми, — сказал он. В его дыхании смешались все поглощенные им напитки. — Не думай, что из-за своего вечного пьянства я не замечаю, какая ты у нас красавица. В общем, надо лишь заставить нашего малыша Джули увидеть это. Тебе нет смысла выставлять напоказ ножки, если на них пялится только такой старикан, как я. Но имей в виду, я отношусь к этому зрелищу весьма одобрительно. Как приятно видеть, что по дому порхает симпатичное юное создание в обтягивающих шортиках…
— Это обычные летние шорты, — прервала его Саманта. — Я носила их, потому что было очень жарко, дядя Джереми. И вы тоже могли бы это почувствовать, если бы иногда выходили днем из дома. Кстати, эти шорты вовсе не обтягивающие.
