— Позовите вашего главного, — велела ему Чайна. — Следователя. Ле Галле. Холберри, скорее всего, с ним разговаривал. Он обещал, что договорится. Слушайте, ну мне же надо увидеться с братом, как вы не понимаете?
Констебль был непоколебим. Если бы Роджер Холберри действительно с кем-то договорился, проинформировал он Чайну, то этот человек, будь он хоть старший инспектор Ле Галле, хоть царица Савская, наверняка позаботился бы о том, чтобы на пропускном пункте об этом знали. А поскольку ничего подобного не произошло, то по закону никто, кроме адвоката подозреваемого, не имеет права к нему входить.
— Но ведь Холберри и есть его адвокат, — возмутилась Чайна.
Констебль улыбнулся, демонстрируя высшую степень недружелюбия.
— Но с вами я его не вижу, — ответил он, подчеркнуто глядя куда-то поверх ее плеча.
Чайна уже заготовила горячую реплику, начинавшуюся со слов: «Слушай, ты, мелкий…», когда вмешалась Дебора. Она невозмутимо спросила у констебля:
— Может быть, вы не откажетесь передать мистеру Риверу немного сладкого?
Но Чайна перебила ее резким «забудь» и вышла из участка, так и не передав свою посылку.
Дебора обнаружила подругу во дворе, служившем заодно и автостоянкой, где она сидела на краю большого декоративного вазона и со злостью обрывала листья с растущего в нем куста. Когда Дебора подошла к ней, Чайна сказала:
— Ублюдки. Что я, по их мнению, могу сделать? Выкрасть его, что ли?
— Может быть, нам самим поговорить с Ле Галле?
— Да, уж он с радостью нас пропустит!
Чайна швырнула оборванные листья на землю.
— Ты не спрашивала адвоката, как он там?
— «При сложившихся обстоятельствах лучшего и желать нельзя», — процитировала Чайна. — Он, конечно, думал, что мне от этого станет легче, но эти слова могут означать все, что угодно, мне ли не знать. Да в этих камерах от страха обделаться можно, Дебора. Голые стены, голый пол и деревянная лавка, которую они гостеприимно превращают в кровать, если посетителю приходится задержаться на ночь. Унитаз из нержавейки. Раковина из нержавейки. И такая огромная неподвижная синяя дверь. И ни тебе журнала, ни книги, ни плаката на стене, ни радио, ни кроссворда, ни даже колоды карт. Да он с ума там сойдет. Он же не готов… он не из тех… Господи, как я была рада, когда выбралась оттуда! Мне нечем было там дышать. В тюрьме и то было бы легче. И ведь ему никак… Казалось, она усилием воли заставила себя говорить медленнее.
— Мне придется вызвать сюда мать. Он хотел, чтобы она приехала, и если я это для него сделаю, то не буду так сильно корить себя за радость от того, что там кто-то другой, а не я. Господи, и что я за скотина такая?
— Радоваться тому, что ты не в тюрьме, вполне естественно для человека, — сказала Дебора.
— Если бы я только могла увидеть его, убедиться, что с ним все в порядке.
Чайна шевельнулась на краю вазона, и Дебора подумала, что ее подруга собирается снова атаковать неприступную твердыню полицейского управления. Но Дебора знала, что это бесполезно, и потому не двинулась с места.
— Давай пройдемся.
И они направились назад тем же путем, которым пришли, обогнув военный мемориал и двигаясь прямо к дому королевы Маргарет. Дебора слишком поздно поняла, что этот маршрут ведет их прямо к королевскому Дворцу правосудия, у крыльца которого Чайна замешкалась, глядя на впечатляющий фасад здания, служившего домом всей судебной машине острова. Прямо над ними, хлопая на ветру, развевался флаг Гернси: три льва на красном поле.
Не успела Дебора предложить подруге пойти дальше, как Чайна уже стала подниматься по ступеням к парадной двери. Открыв, она вошла внутрь, так что Деборе ничего не оставалось, как только поспешно последовать за ней.
Она нашла Чайну в фойе, где та просматривала указатель. Услышав шаги Деборы, она сказала:
— Тебе не обязательно оставаться. Ничего со мной не случится. Тебя, наверное, Саймон ждет.
— Я хочу остаться, — возразила Дебора. — Чайна, все будет в порядке.
— Все и так в порядке, — ответила та и зашагала через фойе, мимо деревянных дверей с прозрачными стеклянными вставками, на которых были написаны названия различных департаментов, скрывавшихся внутри.
Она поднялась по роскошной лестнице, вдоль которой на обшитой дубом стене золотыми буквами были выписаны фамилии старейших семейств острова, и этажом выше нашла то, что, по-видимому, искала — зал заседаний суда.
Зал явно был не тем местом, где Чайне следовало искать утешения, и то, что она вообще пришла сюда, подчеркивало их с братом несхожесть. Когда его ни в чем не повинная единокровная сестра сидела в тюрьме, кипучая натура Чероки проявлялась в действии — у него всегда был наготове очередной план, который он стремился воплотить в жизнь. Дебора подумала, что авантюризм Чероки, так часто приводивший в отчаяние его сестру, имел свои преимущества, одним из которых было неумение поддаваться унынию.
— Не стоило тебе сюда сейчас приходить, — сказала Дебора Чайне, когда та уселась на стул в конце зала, как можно дальше от судейского кресла.
Чайна, точно не слыша ее, заговорила:
— Холберри рассказывал мне, как тут у них проходят заседания суда. Когда я думала, что окажусь на скамье подсудимых, мне захотелось знать, как все будет, вот я и попросила его рассказать.
Она смотрела прямо перед собой, точно воочию видела то, что описывала.
— И вот какая штука: присяжных у них нет. В отличие от нас. Я имею в виду, от Америки. Людей не сажают на скамью присяжных и не задают им разные вопросы, чтобы убедиться, что никто из них не принял заранее решения послать подсудимого на электрический стул. Здесь все присяжные профессионалы. Работа у них такая. Но я не понимаю, как они могут быть всегда беспристрастными. Разве никто не может поговорить с ними заранее, повлиять на них? Или они могут прочитать о деле в газетах. Даже провести собственное расследование, если на то пошло. Но здесь все не так, как дома.
— Да, это пугает, — согласилась Дебора.
— Дома я бы знала, что делать, потому что там я знаю, как все работает. Мы бы нашли кого-нибудь, кто знает, как найти присяжных и отобрать лучших из них. Мы бы дали интервью в газеты. Поговорили бы с телерепортерами или еще с кем-нибудь. Мы повлияли бы на общественное мнение, так что, если бы дело дошло до суда…
— До которого дело не дойдет, — встряла Дебора решительно. — Не дойдет. Ты мне веришь?
— …то мы, по крайней мере, знали бы, что люди думают по этому поводу и как они настроены. Он ведь не один. У него есть я. Ты. Саймон. Вместе мы могли бы что-нибудь сделать. Правда? Если бы все было как дома…
Дома, подумала Дебора. Она знала, что ее подруга права. Будь она дома, ее испытания не были бы так мучительны, ведь там знакомые люди, знакомые предметы, и, что важнее всего, сама процедура и то, к чему она вела, тоже было знакомо.
Дебора понимала, что не может предложить подруге чувство уверенности, которое приходит со знанием, ведь здесь все вокруг говорило о неизвестном и потому пугающем будущем. Все, что она могла, — лишь сделать окружающую обстановку чуть менее враждебной и уж тогда попытаться утешить женщину, которая в свое время послужила таким утешением ей.
И в тишине, последовавшей за репликой Чайны, она шепнула:
— Эй, подруга…
Чайна посмотрела на нее.
Дебора улыбнулась и сказала то, что могла бы сказать сама Чайна и наверняка сказал бы ее брат:
— Ну и депресняк здесь. Давай-ка валить отсюда по-тихому.
Несмотря на свое настроение, подруга Деборы улыбнулась ее словам.
