Старый ключ сказал неохотно:
— Есть дверь дубовая, крепкая. Я замкнул ее — я и отомкну, будет время.
— Вот, — сказала отмычка, — мало ли дверей на свете!
— Мне других дверей не надо, — сказал ключ, — я не умею их открывать.
— Не умеешь? А я так всякую дверь открою.
И она подумала: верно, этот ключ глуп, коли он только к одной двери подходит. А ключ сказал ей:
— Ты — воровская отмычка, а я — честный и верный ключ.
Но отмычка не поняла его. Она не знала, что это за вещи — честность и верность, и подумала, что ключ от старости из ума выжил.
Палочка
Есть такая чудесная палочка на свете, — к чему ею ни коснись, всё тотчас делается сном, и пропадает.
Вот если тебе не нравится твоя жизнь, возьми палочку, прижми ее концом к своей голове, — и вдруг увидишь, что все было сон, и станешь опять жить сначала и совсем по-новому.
А что было раньше, в этом сне, про все вовсе забудешь.
Вот какая есть чудесная на свете палочка.
Колодки и петли
Шел, шел белый человек, и пришел в коробку. Видит, — сидят черные люди, а лица у них белая. Удивился белый человек.
— Чего-ж, говорит, — у вас на ногах колодки?
А они смеются.
— Нельзя же, — говорят, — так стыдно ходить.
— Ну, — говорит белый, — а зачем у вас у каждого петля на шее?
А они пуще смеются.
— Нельзя-же, — говорят, — так невежливо ходить.
Так ничего и не понял белый человек. У шел домой, где не носят на ногах колодок, а на шеях петель.
Две свечки, одна свечка, три свечки
Горели две белые свечки и еще много ламп по стенам. Читал человек по тетрадке, а другие молчали и слушали.
Огни дрожали. Свечки тоже слушали, — им нравилось, но их потрясало, — оттого-то и дрожали огни.
Человек кончил. Задули свечи. Ушли.
Всё равно.
Горела одна серая свечка. Сидела швея и шила. Ребенок спал и кашлял во сне. От стены дуло. Свечка плакала белыми, тяжелыми слезами. Слезы текли и застывали. Стало светать. Швея с красными глазами все шила. Задула свечу. Шила.
Всё равно.
Горели три желтые свечки. Лежал человек в ящике, — желтый и холодный. Читал другой по книге. Женщина плакала. Свечки замирали от страха и жалости. Пришла толпа. Пели, кадили. Понесли ящик. Свечи задули. Ушли.
Всё равно.
Что будет?
Один мальчик спросил:
— Что будет?
Мама сказала:
— Не знаю.
Мальчик сказал:
— А я знаю.
Мама спросила:
— А что?
Мальчик засмеялся и сказал:
— А вот не скажу.
Мама рассердилась. Пожаловалась папе. Папа закричал:
— Ты как это смеешь?
Мальчик спросил:
— А что?
Папа опять закричал:
— Дерзости говорить! Ты что такое знаешь?
А мальчик испугался и сказал:
— Я ничего не знаю. Я пошутил.
Папа ещё больше рассердился. Он думал, что мальчик знает что-то, — и закричал страшным голосом:
— Говори, что ты знаешь! Говори, что будет!
Мальчик заплакал, и не мог сказать, что будет. И ему досталось. Такое ведь вышло недоразумение!
Глаза
Были глаза: черные, прекрасные. Взглянут и смотрят, и спрашивают.
И были глазёнки: серые, плутоватые — всё шмыгают, ни на кого прямо не смотрят.
Спросили глаза:
— Что вы бегаете? Чего ищете?
Забегали глазенки, засуетились, говорят:
— Да так себе, понемножечку, полегонечку, нельзя — помилуй, надо же — сами знаете.
И были гляделки: тусклые, нахальные. Уставятся и глядят.
Спросили глаза:
— Что вы смотрите? Что видите?
Скосились гляделки, закричали:
— Да как вы смеете? Да кто вы? Да кто мы? Да мы вас!
