жарко, и он удивился, заметив, что Мередит задрожала.
— Почему она уехала? — В ее голосе звучало страдание.
Он мог бы сказать, что она задала один из универсальных вопросов: почему вообще происходят ужасные вещи? Почему люди принимают странные решения? Почему на свете есть зло?
— Господи, Роб, ну почему она уехала? Она ведь любила Нью-Форест. Она не была городской девушкой. Она и колледж Уинчестера едва переносила.
— Она сказала…
— Да знаю я, что она сказала. Ты мне говорил, что она сказала. И он — тоже. — Она с минуту помолчала, размышляя. — Это из-за него, да? Из-за Гордона. Ну, может, не само убийство, но частично из- за него. Что-то, чего мы не видим или не понимаем. Как-то с ним связано.
Она заплакала, взяла подушку и опустилась на колени. Роб думал, что она будет молиться, но она заговорила с ним, отвернувшись от него и глядя на алтарь, на резные фигуры ангелов, вздымающих щиты в форме четырехлистника. Щиты олицетворяли собой человеческие страсти. Интересно, беспомощно думал Роб, почему нет средств защиты от страстей?
Мередит рассказала, что она собирала информацию о новой подружке Гордона, Джине Диккенс, проверяла ее рассказ о том, что она делает здесь, в Хэмпшире. Оказалось, что о программе для девочек из группы риска никто не знает, в колледже Брокенхерста такой программы нет, и в районном совете никто о ней не слышал.
— Она лжет, — заключила Мередит. — Гордона она знает давно, можешь мне поверить. Она хотела его, а он — ее. Им недостаточно было заниматься этим в отеле. — Последнюю фразу она произнесла с горечью женщины, когда-то поступавшей именно так. — Джине захотелось большего. Она хотела все, но не могла добиться этого, пока рядом была Джемайма, поэтому она и убрала Джемайму. Она не та, за кого себя выдает, Роб.
Робби не знал, как к этому отнестись, ее рассуждения казались ему притянутыми за уши. Он не понимал, зачем Мередит понадобилось интересоваться прошлым Джины Диккенс и узнавать, что она делает в Хэмпшире. Мередит всегда осуждала людей, которых не понимала, и не один раз за годы дружбы с Джемаймой ссорилась с ней из-за этого. Мередит не понимала, почему Джемайма не могла жить без мужчин, ведь Мередит спокойно без них обходилась. Она не охотилась за мужчинами и считала, что и Джемайма не должна этого делать.
Но в данном случае к этому было примешано кое-что еще, и Робби догадывался что. Если Джина хотела Гордона, хотела, чтобы он убрал из своей жизни Джемайму, то Гордон сделал для Джины то, чего не сделал стародавний лондонский любовник Мередит, несмотря на то что Мерри была беременна. Гордон избавился от Джемаймы и впустил в свою жизнь Джину. Теперь она стала для него не тайной любовницей, а настоящей подругой. На Мередит это должно было произвести сильное впечатление: она ведь не каменная.
— Полиция говорила с Гордоном, — сказал ей Робби. — Думаю, что и с ней тоже. С Джиной. Они и меня спросили, где я был, когда Джемайма… когда это случилось, и…
Мередит резко обернулась к нему.
— Не может быть!
— Да. Это их долг. Они задали ему этот же вопрос. И ей, наверное. А если не задали, то еще спросят. Они и к тебе придут.
— Ко мне? Зачем?
— Потому что ты была ее подругой. Мне пришлось сообщить им имена всех, кто может хоть что-то рассказать. Для этого они сюда и приехали.
— Что? Чтобы обвинить нас? Тебя? Меня?
— Нет. Нет. Просто чтобы быть уверенными в том, что они знают о ней все. А это значит… — Он замолчал.
Мередит наклонила голову. Волосы упали ей на плечо. Он заметил, что в тех местах, где кожа ее обнажена, она покрыта веснушками, как и лицо. Вспомнил ее и свою сестру подростками, как они впервые пробовали косметику, как взрослели. Воспоминания были такими острыми, что ему стало больно.
— Ах, Мерри, — сказал он и замолк.
Робби не хотел плакать перед ней: бесполезно и недостойно. Он вдруг остро почувствовал, как он безобразен, а слезы сделают его еще безобразнее в глазах подруги Джемаймы. Раньше это не имело значения, а теперь стало иметь, потому что он нуждался в утешении. И Роб подумал, что для таких уродливых людей, как он, утешения не было и никогда не будет.
— Я не должна была с ней ссориться, Роб. Если бы мы не поругались, возможно, она бы не уехала.
— Не думай так. Твоей вины в этом нет. Ты была ее подругой, и у вас был трудный период. Так иногда бывает.
— Это был не просто трудный период. Я хотела, чтобы она меня послушала, Роб, хотя бы однажды. Но о некоторых вещах она не хотела менять своего мнения, например о Гордоне. Потому что у них начались интимные отношения, а всякий раз, когда она вступала в интимные отношения с парнем…
Робби схватил ее за руку, чтобы она замолчала. Он боялся, что вот-вот заплачет, а этого он не мог себе позволить. Не в силах смотреть на нее, он уставился на витражи вокруг алтаря и подумал, что они, скорее всего, викторианские, потому что церковь была перестроена. Иисус говорил: «Это Я, не бойтесь»,[43] там был святой Петр, и Добрый Пастырь, и Иисус с детьми. «Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне»,[44] ибо они страдают. Разве не страшно, когда дети страдают? Разве не страшно, когда все уничтожается?
Мередит молчала. Роб по-прежнему держал ее за руку, но вдруг спохватился, поняв, что слишком сильно в нее вцепился. Должно быть, он делает ей больно. Он почувствовал, как ее пальцы двинулись к его руке, клешней сжимавшей ее предплечье, но понял вдруг, что она не пытается ослабить его хватку, а, напротив, гладит его пальцы, а потом и руку. Легкими медленными движениями дает знать, что она понимает его горе. Правда, однако, заключалась в том, что она не понимала, да и никто другой бы не понял, что значит, когда тебя вконец ограбили и нет никакой надежды заполнить образовавшуюся пустоту.
Глава 14
Клифф Ковард подтвердил алиби Гордона Джосси.
— Конечно, он был здесь. Где ему еще быть?
Этот нагловатый невысокий парень в жестких голубых джинсах и влажной от пота головной повязке сидел, опершись на барную стойку кабачка в деревне Уинстед. Перед Ковардом стояла пинта пива и валялся скомканный пустой пакет из-под чипсов. Во время разговора он лениво играл этим пакетом. Клифф сообщил несколько подробностей. Они перекрывали крышу на пабе возле Фрита, и уж, конечно, он бы запомнил, если бы Гордона Джосси не было там шесть дней назад. Ведь работают они вдвоем: один подает на леса связки камыша, а другой трудится наверху.
— Наверху был Гордон. — Клифф широко улыбнулся. — А в чем дело? Где он должен был находиться? Он что, поколотил старушку на рынке в Рингвуде?
— Речь идет об убийстве, — сказала Барбара.
Выражение лица Клиффа изменилось, но показаний своих он не изменил. Гордон Джосси был с ним, и Гордон Джосси не убийца.
— Мне ли его не знать? — заметил он. — Я с ним больше года работаю. Кого он мог порешить?
— Джемайму Хастингс.
— Джемайму? Да вы спятили!
От Уинстеда они направились в Итчен-Аббас, объехав Уинчестер. На маленьком участке между Итчен-Аббасом и деревушкой Эбботстоун они нашли кровельщика, у которого несколько лет назад учился мастерству Гордон Джосси.
Кровельщика звали Ринго Хит. «Не спрашивайте, — кисло сказал Хит. — С таким же успехом меня
