магнитофон. Потом он начинает хныкать. Отец говорит ему, чтобы он сел прямо и был «человеком, а не мышью», а мать рыдает: «Что ты со всеми нами делаешь, Регги?» Родители беспокоятся прежде всего о самих себе, потому что преступление Регги сказывается на них. Они как будто забывают не только о природе преступления, по поводу которого допрашивают их сына, не только о состоянии ума ребенка, но и о том, что ему грозит уголовная ответственность. В какой-то момент Лора говорит сыну, что она не может «сидеть здесь весь день, пока ты, Рег, хнычешь», потому что она должна подумать о его брате и сестре, «это ты понимаешь? Кто приглядит за ними, пока я здесь с тобой? Пока здесь с тобой твой отец?». Еще большую тревогу вызывает то, что ни один из родителей не замечает, что, когда Регги задают вопросы о стройплощадке Доукинс и обнаруженном там теле Джона Дрессера, мальчик начинает вести себя неадекватно. Допросы прерываются по просьбе социального работника. Становится ясно, что на стройплощадке произошло нечто ужасное, но родители не обращают на это внимания и продолжают делать сыну замечания о его поведении. В этом мы видим квинтэссенцию нарциссизма родителей, а в Регги — результат того, к чему приводит такое поведение взрослых.
Йен Баркер оценивает ситуацию примерно так же, как и Регги, хотя и не срывается. Только после разговоров с детским психиатром, во время которых Йен по просьбе специалиста делает ряд рисунков, становится очевидным его участие в преступлении. Во время допросов он придерживается одной линии — «ничего о ребенке», даже когда ему показывают записи с камер видеонаблюдения и зачитывают свидетельские показания людей, видевших его в компании с двумя другими мальчиками и Джоном Дрессером. На протяжении всех допросов его бабушка плачет. Это слышно на магнитофонной пленке. Социальный работник тихо ее уговаривает: «Прошу вас, миссис Баркер», однако она не успокаивается. Единственное, что мы от нее слышим: «Я чувствую себя обязанной», тем не менее ничто не свидетельствует о том, что в ее обязанности входит общение с внуком. Насколько можно понять, бабушка винит себя в том, что сдала Йена неадекватной и подчас жестокой матери, но, похоже, она не связывает ни свое отстранение, ни эмоциональное и физическое насилие над внуком с тем, что впоследствии случилось с Джоном Дрессером. Йен, со своей стороны, ни разу не попросил, чтобы на допросы пришла мать.
Видимо, он заранее знает, что поддержку получит только от социального работника, которого до совершения преступления ни разу не видел.
Касательно Майкла Спарго мы уже знаем, что Сью Спарго отказалась от него почти сразу, во время первой его встречи с полицией. Это согласуется со всей его жизнью: уход из семьи отца, должно быть, оказал сильное влияние на всех мальчиков Спарго, а пьянство матери и другие ее неадекватные поступки лишь усиливали у Майкла чувство заброшенности. Сью Спарго оказалась неспособна прекратить постоянные стычки между своими девятью сыновьями. Судя по всему, Майкл и не ожидал, что мать сможет ему теперь чем-то помочь.
После ареста всех трех мальчиков постоянно допрашивали, иногда количество допросов доходило до семи в день. Как и следовало ожидать, принимая во внимание чудовищность преступления, каждый из них сваливал вину на других. Некоторые обстоятельства мальчики вообще не хотели обсуждать, особенно то, что имело отношение к щетке для волос, украденной ими из магазина «Все за фунт», однако стоит заметить, что Майкл Спарго и Регги Арнольд понимали весь ужас того, что совершили. Первоначальные заявления о своей невиновности, многочисленные заверения, что они ничего с этим ребенком не делали, возрастающее волнение в те моменты, когда следователи затрагивали определенные темы (в случае с Регги Арнольдом мальчик истерически просил родителей, чтобы те его не ненавидели), — все это говорит нам о том, что эти двое полностью осознали, что по отношению к Джону Дрессеру они переступили законы человечности. В то же время Йен Баркер до самого конца остался спокоен и непреклонен, как будто жизнь выкачала из него не только совесть, но и какое-либо сочувствие к другому человеческому существу.
«Ты понимаешь, что такое данные судебной экспертизы, парень?» — эти слова приоткрыли дверь к признанию, ибо полицейские хотели от мальчиков именно признания. Полиция добивается этого от всех преступников. После ареста школьная форма мальчиков, их обувь и другая верхняя одежда были взяты для обследования, и то, что позднее было обнаружено на этих вещах, не только подтверждает, что мальчики были на стройплощадке Доукинс, но и доказывает, что Джон Дрессер находился с ними в последние ужасные минуты своей жизни. Ботинки всех трех мальчиков были забрызганы кровью малыша; нитки от их одежды прицепились не только к комбинезону Джона, но и к его волосам и телу. Отпечатки их пальцев остались на ручке щетки для волос, на медной трубе, лежавшей на стройплощадке, на двери туалета, на сиденье унитаза и на белых ботиночках Джона Дрессера. Дело против мальчиков было закрыто прежде, чем его открыли, но на ранней стадии полиция, конечно же, не знала этого, пока не сказали своего слова криминалисты.
Полиция заявила, а социальные работники согласились с тем, что признание мальчиков решит несколько задач: оно приведет в действие недавно принятый закон «О неуважении к суду»,[58] положит конец растущей истерической реакции прессы к этому делу и не допустит доведения до народа подробностей, которые предвзято настроят население к суду. Признание также позволит полиции сосредоточить внимание на выстраивании обвинений против мальчиков и представить дело в Королевскую прокуратуру; признание даст психологам необходимый материал для изучения мальчиков. Полиция не рассматривала признание как шаг к исправлению малолетних преступников. То, что во всех семьях присутствует «нечто очень нездоровое» (это слова суперинтенданта Марка Бернстайна из интервью, данного им через два года после суда), было очевидно каждому, но полиция не считала своим долгом исправлять психологический и эмоциональный вред, который домашние нанесли Майклу Спарго, Йену Баркеру и Регги Арнольду. За это полицию, конечно, не следует винить, хотя страшное преступление свидетельствует о глубокой психопатологии, присущей каждому из этих ребят. Задачей полиции было довести до суда преступников, убивших Джона Дрессера, и принести тем самым некоторое удовлетворение несчастным родителям малыша.
Как и следовало предполагать, мальчики начали обвинять друг друга, как только им сообщили, что в туалете стройплощадки обнаружено тело Джона Дрессера. Все, начиная от следов обуви и до экскрементов, было обследовано криминологами, и все неопровержимо указывало на похитителей Джона. «Это Йен придумал умыкнуть ребенка! — выкрикивает Регги Арнольд, обращаясь не к следователю, а к своей матери. — Мама, я никогда, никогда не забрал бы этого малыша». Майкл Спарго обвиняет в похищении Регги, а Йен Баркер вообще молчит, пока ему не говорят о том, что на него показал Регги. Услышав об этом, он произносит: «Я хотел того котенка, и только». Все мальчики начинают с утверждений, что они не хотели обидеть ребенка, и Майкл первым признается, что они «вывели его из „Барьеров“ погулять, просто потому, что не знали, чей он».
Всех трех мальчиков призывают сказать правду. «Правда лучше, чем ложь, сынок», — повторяет Майклу Спарго следователь. «У тебя есть что сказать. Прошу тебя, милый, у тебя есть что рассказать», — уговаривает бабушка Йена Баркера. Родители советуют Регги: «Выложи все сейчас. Представь себе, что ты съел что-то не то и тебе надо избавиться от отравы». Но вся правда настолько ужасна, что мальчики боятся ее открыть, и их реакция на упомянутые увещевания иллюстрирует разную степень их самозащиты.
Глава 18
Когда этот человек снова подъехал к участку, Гордон поил пони. Еще десять минут, и он уехал бы на целый день — крыть крышу на пабе «Королевский дуб». А так он оказался в ловушке. Гордон стоял в загоне со шлангом в руке, а Джина смотрела на него из-за забора. В этот раз она не захотела войти внутрь: сказала, что пони капризничают и она их боится.
Из-за шума воды, льющейся в поилку, Гордон не услышал, как автомобиль выехал на подъездную дорожку. Увидев машину, Джина неуверенно окликнула Гордона, и в тот же миг его внимание привлек звук хлопнувшей двери.
Очки незнакомца поймали на себе солнечный свет, словно крылья невесть как оказавшихся здесь
