в первый раз ели лепешки из молодого маиса», женщины танцевали, так же как и «юные девушки, еще ни разу не взглянувшие ни на одного мужчину». Каждый наполнял начинкой лепешки из маиса и преподносил их богам.
Пятнадцатый месяц, панкецалистли, начинался с песен и плясок, проходивших каждую ночь с захода солнца до полуночи. За девять дней до великого праздника Уицилопочтли начиналась подготовка пленников, уготованных в жертву; совершалось их ритуальное омовение, и все, как пленники, так и те, кто их захватил, танцевали вместе «танец змеи», продолжавшийся до середины ночи.
На двадцатый день пленники прощались со своими хозяевами: пели, «точно их голос сейчас оборвется, точно они охрипли», и, окунув руки в голубую краску или охру, оставляли отпечатки на перекрытиях и косяках дверей. После этого они обряжались в приготовленные для них украшения. На рассвете начиналась большая процессия Пайналя — бога-посланца, предтечи Уицилопочтли. Она следовала от центра столицы до Тлателолько, а оттуда — к прибрежным поселкам Попотлан, Чапультепек и вплоть до окраин Койоакана. Время от времени процессия останавливалась, и пленников приносили в жертву. Когда Пайналь, совершив такой долгий путь, вновь появлялся в Теночтитлане и входил за священную ограду, звучали трубы и пленников по одному приносили в жертву на камне перед входом в храм Уицилопочтли.
Другие обычаи напоминали наши народные развлечения во время карнавала. В первые дни месяца атемостли юные жрецы и молодые воины собирались в противоборствующие отряды и устраивали сражения, орудуя ветками и стеблями тростника. Если воины захватывали в плен жреца, «они натирали его листьями агавы, что вызывало у него зуд и жжение, а если в плен попадал молодой воин, жрецы шипом царапали ему уши, руки, грудь и ноги, пока не закричит. Таким образом жрецам удавалось загнать юношей прямо во дворец, после чего они его грабили, унося все циновки, канатные ковры, сиденья со спинками, постели, табуреты. Если находили трещотки или барабаны, то уносили с собой, они забирали всё. А если молодые воины преследовали жрецов до самого их монастыря (кальмекак), то тоже грабили их и уносили циновки, раковины и сиденья».
Сходное противоборство, допускавшее поступки, которые в другие времена были бы строго наказаны, позволялось лишь в определенные дни в месяц тититль: на сей раз юноши, вооружившись мешками, набитыми бумагой или листьями, нападали на женщин и девушек, которые оборонялись палками или ветками. Но мальчишки старались застигнуть их врасплох, пряча свои мешки до того самого момента, пока вдруг не окружали ничего не подозревавшую женщину и не осыпали ее ударами, крича: «Вот мешок, госпожа!» — после чего разбегались под взрывы хохота.
Такие праздники — ужасные или трогательные, страшные, как тлакашипеуалистли, заканчивавшийся пляской смерти жрецов, одетых в человеческую кожу, или веселые, как тлашочимако, когда все храмы засыпались настоящими лавинами цветов, — поглощали значительную часть времени, труда и ресурсов общины. Они были одновременно очень частыми и очень затяжными, чрезвычайно тщательно подготовленными (каждая деталь была прописана «от и до») и тем более многочисленными и долгими потому, что Мехико, столица империи, праздновала сразу все культы и служила всем богам.
Кроме того, мексиканцы, даже по соседству, например в Тескоко, слыли столь благочестивыми, что даже трудно точно сказать, скольким богам они поклонялись. Но чтобы как следует понять, что могла означать в их собственных глазах такая непрерывная религиозная деятельность, нужно очистить слова «ритуал» или «церемония» от оттенка условности, который они приобрели в нашем обществе.
Для древних мексиканцев не было ничего более жизненно важного, чем эти телодвижения, песни, танцы, жертвоприношения, обрядовые действия, поскольку в их представлении таким образом обеспечивались регулярная смена времен года, возвращение дождей, прорастание питательных растений, возрождение солнца. Мексиканский народ, и в первую очередь его жрецы и сановники, день за днем оказывался вовлечен в постоянно возобновляемый обряд белой магии, в постоянные коллективные усилия, без которых сама природа погибла бы. Так что это дело было самым серьезным, эта обязанность — самой непреложной.
Однако напряженная церемониальная деятельность не мешала цехам и самому народу заниматься обычными делами. Пока ремесленники в своих мастерских плавили и чеканили золото, гранили драгоценные камни и аккуратно скрепляли перья, почтека готовили свои походы или сбывали товар, принесенный из дальних провинций. На рынках и улицах велась торговля во всех ее проявлениях. Многочисленные кустарные промыслы позволяли тем, кто ими занимался, раздобыть средства на пропитание семьи.
Женщины продавали прохожим лепешки, пирожки-тамали, маисовую кашу (атолли), готовый напиток какао, блюда, приправленные перцем и томатами, тушеное мясо. Мужчины же предлагали маис, тыквенные семечки, мед, семена масличных растений, горшки, циновки. Наверное, и те и другие старались привлечь покупателей, расхваливая свой товар и крича на все лады. Их оклики оживляли улицу.
Сутяга, торопящийся в суд, чиновник, отправляющийся на службу, крестьянин, явившийся на один день в город, чтобы продать там свои продукты, перекусывали на ходу, прежде чем продолжить путь. Семеня ногами и отдуваясь, спускались с гор тяжело нагруженные дровосеки; носильщики сменяли друг друга, чтобы не рухнуть под тяжестью балок и бревен. Поодаль бригада рабочих, назначенных квартальными властями, чинила акведук под руководством чиновника.
Общественные работы исполнялись благодаря системе текитля — необходимой отработки для простолюдинов. Таким образом, власти могли располагать внушительной рабочей силой; именно так во времена императора Мотекусомы I согнанными из разных мест работниками была возведена большая дамба, известная под названием «старой водяной стены» (уэуэ атенамитль). Точно так же в правление Ауисотля индейцы, прибывшие из Тескоко, Аскапоцалько, Тлакопана, Койоакана, Шочимилько и еще четырех поселений, построили канал, чтобы провести в Мехико воду из источника. «Настоящий муравейник», — говорит хронист, и в самом деле, эта упорядоченная деятельность, дававшая мало шума и много отдачи, заполнявшая собой хлопотливые дневные часы, напоминала именно муравейник.
В прошлом мексиканцы были весьма нетребовательны в еде, как, кстати, и сегодня. По большей части они ограничивались скудной пищей, лишенной разнообразия и состоявшей в основном из маиса в виде лепешек, каши-атолли, тамалей, а также фасоли и семян уаутли (амаранта) и чиана (шалфея). Однако, справедливости ради, надо признать, что пища простолюдина доколумбовской эпохи была, несмотря ни на что, гораздо разнообразнее, чем у его собрата в наше время, поскольку она включала определенное количество либо культурных растений, например уаутли, либо диких растений, насекомых и земноводных, использование которых в пищу сегодня гораздо менее распространено, а то и совсем прекратилось. Высшие сословия могли наслаждаться более утонченной кухней.
После подъема на рассвете никакая еда не предполагалась и не готовилась. Только после нескольких часов работы, около десяти часов утра, ацтеки в первый раз за день принимали пищу: почти всегда — миску атоллы, более или менее густой маисовой каши, подслащенной медом или сдобренной перцем. Богатые люди и сановники могли выпить какао — предмет роскоши, привозимый из тропических районов, — приправленное медом с ванилью или смешанное с зеленым маисом, октли (перебродивший сок агавы) и острым перцем-чили.
Главную трапезу все устраивали в полдень, когда стоит самая сильная жара; после обеда по возможности старались немного вздремнуть. Простые люди расправлялись с едой быстро: маисовые лепешки, фасоль, соус из перца-чили и помидоров, иногда тамали и редко мясо: дичь, мелкая или крупная, или домашняя птица (индюк). Запивали все это водой. Сидя на циновках вокруг
