— Так мне, наверное, и надо, — сказал он, — за то, что решил, что им можно доверить такое простое задание, как получение денег. — Он печально улыбнулся. — Помнишь ведьму, которая жила в полуразвалившемся сарае? Ее сын несколько лет посылал ей деньги, а она их аккуратно закапывала в землю, питаясь одной репой и одеваясь в старые мешки. Говорила, что хранит на черный день. А потом, когда она умерла и деньги раскопали, оказалось, что там было не менее трехсот золотых квотеров, хватило бы, чтобы купить всю долину. Не знаю, хуже это или лучше, чем расточительство.
Ньесса щелкнула языком.
— Крестьянин с деньгами — то же самое, что обезьяна с луком, пользы никакой. Кстати о семье, ты так и не спросил, как дела у Горгаса.
— Да, не спросил.
— Он уехал на пару дней за лесом, должен вернуться сегодня или завтра. Я хочу, чтобы ты был здесь, когда он приедет. Я больше не желаю наблюдать за вашими перепалками. Ты не обязан его любить, но постарайся хотя бы не провоцировать неприятности.
Бардас улыбнулся:
— Я? Как ты сама сказала, я потерял интерес. Знаешь, последи за тем, чтобы он не вставал на моем пути, и я не буду с ним связываться, идет?
— Нет. — Ньесса смотрела на Бардаса так, как будто он отказывался есть свой обед. — Я не могу позволить ему расстраиваться и переживать, ему надо руководить войной. Но мы подумаем об этом позже. И еще одно. Моя дочь сейчас живет у Горгаса. Мы прикладываем все усилия, чтобы она не узнала, что ты здесь, однако рано или поздно это случится, и возникнут проблемы. Горгас говорит, что научился контролировать ее, сейчас она ведет себя намного лучше. Но я ее мать и понимаю, что давно прошло то время, когда на нее можно было повлиять. Я не хочу заключать ее в тюрьму, однако, кажется, выбора у меня нет. Исъют ужасно эгоистична.
Бардас потер подбородок.
— Собираешься запереть ее? Интересно. И на сколько? Навсегда?
Ньесса нетерпеливо посмотрела на него.
— Пока не знаю, — сказала она. — Я просто смотрю в лицо фактам. Ее нельзя отпускать. Но и в тюрьму сажать не нужно, нет, ей требуется тихое, уютно местечко, где о ней будут заботиться, по крайней мере некоторое время. В любом случае, если вы не встретитесь, беспокоиться не о чем.
Бардас кивнул:
— Все под контролем. Хорошо. А теперь мне можно идти?
— Думаю, да, — ответила Ньесса. — Я хочу, чтобы сейчас ты находился в главном здании, клерк покажет дорогу. Не знаю, чем ты собираешься заниматься, дело твое. Ты достаточно взрослый, чтобы уметь самостоятельно найти себе развлечение. Но я не желаю, чтобы ты покидал здание, не предупредив меня, или болтался вокруг без охраны. Ясно? Я не прошу слишком многого, — добавила она. — Ты понимаешь не хуже меня, что это для твоего же блага.
Бардас вздохнул.
— Если несложно, мне хотелось бы иметь какую-нибудь мастерскую, инструменты, материал и все такое. Просто чтобы у меня появилась иллюзия, что я занимаюсь чем-то полезным.
— Без проблем, — ответила Ньесса. — Уверена, Горгас скажет, что вклад в войну будет принят с благодарностью. По-моему, он высоко ценит твою работу. Хотя я лично считаю, что это пристрастное мнение.
— Знаю, — согласился Бардас. — Он всегда был слишком мягкосердечным.
Островитяне строили самые великолепные палаты для совещаний во всем мире и называли ассамблеи, которые устраивали там, городскими встречами.
Дом встреч возвели семьдесят лет назад, и островитяне им очень гордились, в частности, потому, что построен он был на благотворительные деньги.
Островитяне отличались от остальных своей способностью превращать обязанность в удовольствие, благодаря чему добивались во всех начинаниях огромного успеха. Большей частью это было продолжением навязчивого желания соревноваться друг с другом; однажды кто-то из них выделил двадцать золотых квотеров в фонд строительства Дома встреч, и, естественно, следующий вкладчик отдал двадцать пять квотеров, а следующий — тридцать. Для каждого торговца стало делом чести привезти из путешествия что-нибудь для проекта: бочонок цветной мозаики, рулон алого бархата, серебряный канделябр, десять тысяч коллеонских металлических гвоздей.
Когда наконец было объявлено о завершении постройки дома, со стороны купцов поднялась волна недовольства и негодования, ведь многие не успели внести свои пожертвования, и ходили слухи, что под стенами здания хранятся листы золота, заплесневелые тюки с парчой и бочки с гипсом. Как только постройка была закончена, все потеряли к ней интерес, поток пожертвований постепенно начал уменьшаться и вскоре совсем иссяк, и теперь никто уже не обращал внимания на великолепную мозаику или причудливую крышу. Дом встреч стал частью повседневной жизни, как будто стоял здесь всегда, и люди смотрели на него только как на место, где проводились встречи, ничего более.
Венарт Аузейл прибыл на встречу на час раньше, лишь для того, чтобы успеть занять место. Новости о том, что Шастел хочет взять в аренду семьдесят кораблей и напасть на Скону, облетели Остров подобно слухам о бесплатном пиве. Сначала жители отнеслись к ним с недоверием, потом все владельцы судоходных средств размером больше, чем чаша для супа, пришли в Дом встреч, чтобы попробовать отхватить кусок шастелских сокровищ. Наконец Венарту удалось найти место на скамейке в седьмом ряду между полным купцом, с которым он однажды разговаривал на ярмарке, и группой пожилых мужчин с кислыми лицами из синдиката торговцев сельдью.
Спустя некоторое время (время, проведенное в непосредственной близости с торговцами сельдью, тянется очень медленно) спонсоры встречи поднялись, представились и объявили цель собрания: да, Шастел действительно хочет взять в аренду корабли, в основном грузовые суда, которые можно использовать в военных целях, хотя также они заинтересованы и в катерах, которые могут служить эскортом. Аккредитованные представители Фонда на Острове наделены властью принимать тендеры на контракты от частных лиц, синдикатов и компаний, в письменном виде, в главном офисе Фонда на Малом рынке, результаты будут вывешены на площади через три дня. Есть вопросы?
Венарт набрал в легкие воздух и сел прямо.
— Мне хотелось бы кое-что сказать, — прокричал он, недооценив легендарную акустику дома.
Все уставились на него.
— Мне хотелось бы кое-что сказать, — повторил он тише. — Кто не знает меня, я Венарт Аузейл, может, вы знали моего отца, Ноя Аузейла. Дело в том, что у меня есть сестра, и семья Лорданов держит ее против воли на Сконе. Почему, я не знаю. Стерва, которая управляет Банком, послала за нами, когда мы собирались уезжать, потом арестовала мою сестру и дала мне два дня на то, чтобы покинуть Скону. Ну, я не буду здесь рассказывать обо всех сложностях, только скажу, что вся наша жизнь зависит от возможности свободно передвигаться по всему миру, зная, что никто не посмеет нас запугивать, потому что мы — островитяне. Очевидно, я пристрастен, это моя сестра, и я с ума схожу от беспокойства. Прежде чем вы скажете: «Конечно, жалко парня, но какое отношение это имеет ко мне?», я хочу, чтобы вы подумали о следующем. Если мы позволим им так себя вести, то весь мир начнет считать, что мы не умеем постоять за себя, и если вас такое положение вещей устраивает, то меня — нет. Теперь у нас есть еще одна причина, помимо материальной выгоды, помочь Шастелу в войне против Сконы. И пока есть возможность, надо настоять на том, чтобы конечным пунктом при подписании мирного договора между Шастелом и Сконой стало требование отпустить мою сестру.
Венарт сел, и в воздухе повисла тишина, вызванная наполовину сочувствием, наполовину смущением. Наконец кто-то в одиннадцатом ряду встал. Венарт не узнал его.
— На самом деле последний оратор — боюсь, не уловил его имени, — поднял важный вопрос. Я не уверен в том, что он сделал это намеренно. Как бы то ни было, дело вот в чем: мы — торговцы, деловые люди. И одна из причин, по которой наши дела процветают, заключается в том, что мы живем на Острове и никто не смеет нападать на нас, так как знает, что у нас самая большая на свете флотилия, и за двести лет мы доказали, что сообщество, подобное нашему, не нуждается ни в каком правительстве. И это прекрасно, — бодро продолжил оратор, — если бы могли выбрать любое место на свете и могли бы
