Натянутый лук

— Я всего лишь пытаюсь оставаться беспристрастным.

— Если он еще раз назовет меня ведьмой, я стукну его по лбу, — злобно пробормотал кто-то.

— Ньесса Лордан, — прошептал Алексий. Мачера поежилась.

— Не волнуйся, — продолжал Патриарх, — по какой-то причине мы все здесь очень вежливы. Никто не пытается воткнуть нож в спину соседа или выведать чужие секреты. Это — самая дружелюбная война, о которой ты когда-либо слышала. Верно, Геннадий? Например, мы с Геннадием оказались на противоположных сторонах баррикад.

— Да, — произнесла Мачера, — разве не странно? Я думала, вы друзья.

— Так оно и есть, — подтвердил Геннадий. — Но на самом деле нас здесь нет. Поэтому это не важно.

— Говори за себя, — перебил его голос. — Я, кстати, Ветриз Аузейл, и я точно здесь.

— Простите, — сказала Мачера, — кто-нибудь из вас знает, что мы здесь делаем?

Стен Могре вдруг зевнул и потянулся.

— Пожалуй, на сегодня достаточно. Продолжим обсуждение завтра, в Городе. Всем ясен план?

— Вообще-то… — начал было кто-то.

— Думаю, мы только что решили, каким будет исход войны, — произнес Геннадий. — Но кто победил?

…и проснулся в постели с пульсирующей болью в висках. По какой-то причине он был напуган, словно только что стал свидетелем какого-то ужасного происшествия на улице.

— Мачера? — вслух произнес он, сам не зная зачем. Геннадий медленно вылез из кровати и выглянул в окно, потом плюхнулся на стул и потянулся за кувшином с вином.

Колдовство, — подумал он, — кто-то заставил меня колдовать.

Его затошнило, он отхлебнул вина, подошел к умывальнику у изголовья кровати и умылся. Потом зажег все лампы в комнате, несмотря на то что было уже далеко за полночь. Стало немного легче.

Раздался стук в дверь. На пороге стояла Мачера.

— Что случилось?

Она подняла на него свои ужасно наивные, немного туповатые глаза.

— Извините, — произнесла девушка. — Мне приснился сон…

Геннадий вышел в коридор и огляделся. Ночные встречи пожилых учителей с юными студентками не поощрялись руководством факультета.

— Знаю, — сказал он, проталкивая ее в комнату и закрывая дверь. — Ты помнишь, что именно увидела?

Та кивнула.

— Думаю, да, — произнесла Мачера, грызя ногти. — Но не уверена.

— Ради Бога, сядь, — произнес Геннадий, надевая домашние тапочки. — Я помню, что проснулся после того, как ты задала мне вопрос. Кстати, у тебя болит голова?

Девушка кивнула:

— Чуть-чуть.

— Чуть-чуть. Отлично. Скажи мне, какой сон тебе приснился.

И она все рассказала. Закончив, девушка увидела, что Геннадий закрыл глаза и отвернулся.

— Что-то не так? — спросила она.

— Кажется, мы только что послали на смерть сотни людей. И я даже не знаю, кого именно.

До рассвета оставался целый час.

Горгас, который всегда отлично видел ночью, на этот раз не мог различить в темноте даже свою руку. Он приблизительно оценивал расстояние, которое они прошли, считая шаги, и вполне мог ошибаться. Горгас знал, где собирался быть, но понятия не имел, где оказался в действительности.

Какой идиотский способ выбирать место для самого важного сражения в войне, размышлял он. Было бы ужасно неприятно, если бы Скона пала только из-за того, что он недооценил ширину своих собственных шагов.

— Хорошо, — произнес он, надеясь, что кто-нибудь его слышит. — Стройтесь. И молитесь Богу, чтобы мы шли в правильном направлении.

Это мое решение, — говорил он себе, — только мое и ничье больше. Ньесса не хочет, чтобы я был здесь. Я решил, что люди, для которых я это делаю, надеются на меня. Но я не знаю этого наверняка. Единственное, что имело для меня значение при принятии решения, было мое ощущение, что я поступаю правильно. Просто смешно.

Он закрыл глаза.

Ради Бардаса, ради Ньессы, ради Лухи и маленькой Ньессы. Ради них, хотят они того или нет! Я никогда не жалел о том, что сделал. И теперь пришло время проверки. Победа будет означать, что все сделанное мной — правильно. Ну, увидим.

А потом над армией Стена Могре взошло солнце.

Глава двадцатая

При первых лучах солнца Бардас Лордан перешел к следующему этапу работы.

Всю ночь он растягивал высушенные на солнце сухожилия, пока те не начали распадаться на отдельные волокна. Потом принялся раскладывать волокна одинаковой длины в пучки и укладывать по размеру на лавку, чтобы они были под рукой, когда потребуются. Теперь оставалось только подготовить клей и очистить ребра.

Кость была скользкой от жира, поэтому он опустил каждую часть в кипящую воду, обращая особое внимание на внутренние поверхности. Затем положил их остывать и начал готовить клей.

Он сделал клей, смешав кровь со стружкой, вскипятив стружку и остатки сухожилий в воде, снимая пенку и помешивая. Запах стоял отвратительный.

Кровяным клеем Бардас смазал куски дерева и кости и отложил их на деревянные блоки. Пока они сохли, добавил сухожилия в волокна и смастерил деревянное устройство, чтобы сделать из кишок тетиву. Наконец растянул пропитанную водой стружку, которую планировал наложить сверху.

— Конечно, я с удовольствием помогу, — сказал Луха, — если это для войны. А что мне надо делать?

— Ничего особенного. Я бы не стал тебя беспокоить, просто привык, что у меня есть подмастерье. А сейчас помочь мне некому.

Луха улыбнулся.

— Я всегда хотел научиться делать что-нибудь своими руками. Мне не нравится книжная работа и войны. Я хочу делать вещи.

— Должно быть, это у нас в генах, — ответил Бардас ободряюще. — Значит, мы с тобой сделаем самый лучший лук на свете.

Улыбка Лухи стала еще шире. Как и у многих угрюмых и нелюдимых детей, у него была очень приятная улыбка.

— Папа будет доволен, — сказал он.

— Надо надеяться, — ответил Бардас.

Приблизительно в то же время, когда он закончил подготовку материала и собирался начинать мастерить лук, битва у леса Локс достигла апогея.

— Осторожность — для неудачников, — произнес Стен Могре. — С другой стороны, сегодняшний бой для нас очень важен, поэтому нам следует быть аккуратными.

Стояло ослепляющее жаркое безветренное утро. Солнце сверкало, отражаясь от поверхности моря так яростно, что на него невозможно было смотреть. Идеальное место для пехотного наступления. Внизу Могре увидел небольшую армию Горгаса, стоящую вдоль дороги. Она напоминала тонкую полоску металла, лежащую на наковальне и готовую принять любую форму.