– Алексий умер.
Бардас застыл.
– Значит, оба.
– Что?
– Ничего, извини. – Бардас покачал головой. – Я только вчера узнал, что умер еще один мой друг, человек, с которым я работал в Пробирной палате. Когда это произошло?
– Что?
– Когда умер Алексий?
Во рту у Теудаса пересохло.
– Да уже довольно давно. Мне и вправду очень жаль, но я думал, что вам известно.
– Ладно. Не беспокойся, – сказал Бардас
– Вы ведь были одно время очень близки, да?
Теудас тут же понял, что сболтнул лишнее, сделал только хуже, как часто бывает, когда не знаешь, как сделать лучше, но пытаешься.
– Да, – ответил Бардас. – Но я не виделся с ним уже несколько лет. Попробуй вспомнить, когда именно он умер. Мне было бы интересно. Ну все, давай найдем какое-нибудь занятие. Или ты хочешь сначала отдохнуть? Дорога заняла, наверное, целый день, да?
– Ничего. – Теудас пожал плечами. – Я не устал. Вы ведь хотели, чтобы я сделал какие-то расчеты? Управлять армией – дело нелегкое, наверное, приходится много писать.
Бардас улыбнулся:
– Ты не поверишь, но в армии Максена никто себя этой волокитой не утруждал, и мы как-то обходились без нее. Но здесь… здесь кругом отчеты, доклады, приказы, и при этом ничего не делается.
Теудас уселся за маленький шаткий складной столик, крышка которого была усеяна клочками бумаги и восковыми табличками. Живя на Острове, он не учился специально ни составлению деловых бумаг, ни оформлению документов, но нахватался всего по мелочам.
– Могу начать прямо сейчас. Давайте поработаю с приходной книгой. У вас есть счеты?
– В деревянном ящике, – ответил Бардас.
Теудас открыл ящик. Сделанный из кедра, почти белый со слегка зеленоватым отливом, он издавал легкий, немного сладкий аромат. Внутри находился бархатный мешочек, перевязанный шелковой ленточкой. Теудас вытряхнул на ладонь пригоршню счетных фишек удивительно тонкой работы. Таких ему видеть еще не доводилось: бледно-желтые, из золота высшей пробы, с аллегорическими рисунками как на лицевой, так и на обратной стороне. Ни сами рисунки, ни легенды, выгравированные под ними, ничего для него не значили: изготовленные на монетном дворе Империи, они иллюстрировали сцены из каких-то литературных произведений Сынов Неба. А надписи на чужом языке хранили неведомую, а потому ни на что не годную мудрость.
– Они принадлежали человеку по имени Эстар, – сказал Бардас. – Ко мне перешли по наследству, вместе с его армией. Если хочешь, можешь оставить себе. Я не люблю заниматься казначейскими делами.
– Спасибо. – В коробке, помимо счетных фишек, обнаружился и кусочек мела для записей. – Но вы уверены, что их никто не потребует обратно? На мой взгляд, они довольно ценные.
– Сказать по правде, я об этом и не думал, – ответил Бардас. – Проведя время с этими людьми, начинаешь по-иному воспринимать понятие «ценность». Надеюсь, ты меня понимаешь.
Теудас ничего не понял, но тем не менее кивнул:
– Смотрите сами. Пользоваться ими одно удовольствие.
Бардас улыбнулся:
– Думаю, в этом весь смысл. А теперь послушай. Мы собираемся сниматься с места, и так уже задержались здесь дольше, чем рассчитывали, и теперь отстаем от графика, и мне надо кое-что проверить. Ты не против остаться и поработать без меня? Я ненадолго.
– Конечно, идите, если надо, – ответил Теудас, расставляя фишки по проведенным на доске линиям. – Я себе дело нашел.
Целый час, а то и больше он занимался делителями, частными и множителями, не думая ни о чем постороннем, разбираясь в неровном, бегущем почерке Бардаса, переставляя фишки, вычерчивая новые линии. Теудасу хватало того приятного ощущения мягкости, которое возникало в кончиках пальцев, когда они касались рельефной поверхности фишек, ему доставало слышать чуть глуховатый звон ударяющихся друг о друга золотых кругляшек. Но постепенно, по мере того как он углублялся в расчеты, образы, выгравированные на фишках, откладывались где-то в кладовых его мозга, отпечатывались на его задней стенке, как мельчайшие металлические пылинки, вылетающие из-под точильного камня, въедаются в кожу руки. Мало-помалу Теудас начал распознавать сцены, отыскивать в них смысл и наделять тем, что подсказывало воображение, работавшее независимо от той части головы, которая ведала цифрами. На одной из фишек была изображена идущая на войну армия: впереди Сын Неба на высоком, стройном коне, за ним море голов и тел, каждое из которых изображалось несколькими ударами гравировального резца. На другой – военные трофеи, собранные в гору, высящуюся на поле битвы: мечи и алебарды, кирасы и шлемы, руки и ноги, а на самом верху, как маяк на скале, штандарт Империи. На третьей – город в осаде, башни и бастионы на дальнем фоне. А на переднем плане роющие траншею саперы, защищенные высокими плетеными щитами от стрел и копий защитников. Были еще два мужчины у наковальни, один из которых держал какой-то предмет, а другой собирался обрушить на него молот. Теудас не знал языка, а потому не мог понять, какие битвы и осады прославлены на фишках, но это не имело особенного значения, потому что он мог связать их с любыми войнами и осадами – все войны, сражения и осады похожи друг на друга, если посмотреть на них с некоторого расстояния. Может, думал Теудас, такая обобщенность объясняется тем, что Империя постоянно находилась в состоянии войны с кем-то, постоянно отмечала ту или иную победу над очередным поверженным противником. Возможно, некоторая неясность имела чисто практический смысл, заключающийся и в сценах войн, и в маршевых песнях. Главное – не в деталях, главное – в общем духе.
Уже заканчивая подсчеты, Теудас вспомнил кое-что, о чем позабыл и что лежало в его дорожной сумке, завернутое в промасленную ткань. Он как раз развязал шнурок на сумке, когда в палатку вошел Бардас.
– Я тут вспомнил… – Теудас пожал плечами. – Извините, выскочило из головы. Я привез вам…
Бардас удивленно вскинул бровь.
– Привез мне? Неужели? Очень мило, и что же это?
Теудас опустился на колени. Вынул из сумки продолговатый сверток и передал Бардасу. Возможно, по его лицу и проскользнуло какое-то выражение, когда он развязывал узелки шнура, но оно было абсолютно бесстрастным, когда Лордан развернул ткань и увидел палаш.
– Ясно, – сказал он и снова завернул Гюэлэн. – Ну, как у тебя с бухгалтерией? Разобрался хоть немного?
– Разумеется, вы совершенно свободны и можете уехать в любое удобное время, – сказал ему человек в департаменте по делам иностранцев. – Вы гражданин Шастела, а следовательно, происходящее на Острове ни в коей мере вас не касается.
Далее чиновник указал на тот прискорбный факт, что в данный момент нет кораблей, уходящих в Шастел, и, судя по всему, их не будет в обозримом будущем, из чего вытекало, что если он желает воспользоваться своим неотъемлемым правом уехать с Острова, то ему придется пересекать море пешком.
Ничего не оставалось, как вернуться в пустой дом Эйтли. Здесь уже успели побывать посланцы новой администрации, забравшие все деловые бумаги, а также десять массивных сейфов из литого железа, в которых она хранила банковские депозиты: цепи и болты были разбиты молотами, вырваны из стен, отчего повсюду остались выбоины, трещины и пустоты, надо отдать должное, все прочее осталось нетронутым: в конце концов, аннексия – это не какое-нибудь разграбление, а политический акт. Впрочем, причина такой вежливости была очевидна: какой смысл воровать то, что и так тебе принадлежит?
