созданиями. Вместе с нами трудился ты, чтобы создать достойное писателя торжество. Теперь мы стоим перед твоей свежей могилой и с чувством искренности говорим: спасибо тебе, честный и даровитый работник'.
В феврале месяце я узнал от приехавших из Германии об ужасной эксплуатации, которой подвергаются крестьяне и рабочие, преимущественно царства Польского, нанявшиеся к немецким помещикам на работу в Германию. Опасаясь, чтоб и крестьяне Московской губернии не подверглись случайно этим невыгодным сделкам, я оповестил об этом население губернии следующим объявлением за своей подписью:
'За последнее время во многих губерниях России агенты одной посреднической конторы по приисканию для немецких помещиков полевых рабочих, находящейся в пограничном германском городе Каттовицах, уговаривают крестьян подписывать с ними договоры о найме на работы в Германию, соблазняя обещаниями высокой заработной платы, будто бы доходящей от 2 до 5 руб. в день, дешевизной харчей и прочими хорошими условиями жизни. Однако, как ныне уведомил меня императорский российский консул в Германии, все эти обещания оказались сплошным обманом. Люди, нанявшиеся рабочими к немецким помещикам, получают плату не более 58 коп. в день, а фабричные рабочие не более 1 руб. 20 коп., причем продовольствие значительно дороже, нежели у нас в России. Попавшие в Германию крестьяне терпят много притеснений от помещиков и за недостатком денег долгое время не могут возвратиться на родину. Ввиду сего, предупреждаю об этом крестьян Московской губернии на тот случай, если бы агенты вышеназванной конторы проникли в пределы нашей губернии'.
18 января на квартире бывшего директора Департамента полиции А. А. Лопухина в С.-Петербурге был произведен обыск, после чего он был арестован и препровожден в тюрьму 'Кресты'. 19 января по сему поводу появилось правительственное сообщение:
'Согласно опубликованным в заграничной прессе данным, инженер Явно Азеф, состоя членом тайного сообщества, именовавшегося Партией социалистов-революционеров, доставлял розыскным органам полиции сведения о преступных замыслах означенной группы, членами последней уличен был в сношении с полицией, причем в этом разоблачении деятельности Азефа принимал участие бывший директор Департамента полиции, действительный статский советник А. А. Лопухин. Произведенным расследованием выяснилось, что Лопухин действительно доставил названной революционной партии доказательства против Азефа, известные Лопухину исключительно по прежней его службе в означенной должности, причем упомянутое деяние его имело прямым последствием исключение Азефа из партии и прекращение для него возможности предупреждать полицию о преступных планах сообщества, ставившего целью совершение террористических актов первостепенной важности. Собранные по этому поводу материалы послужили основанием к возбуждению предварительного следствия, к коему Лопухин после произведенного у него обыска привлечен в качестве обвиняемого и заключен под стражу'.
В директора Департамента полиции Лопухин попал совершенно случайно во времена Плеве. Когда последний приехал в Харьков для расследования дела о полтавских беспорядках, а Лопухин был там прокурором, то Плеве пригласил его к 9 часам вечера для доклада. Лопухин не явился, тогда Плеве телеграфировал министру юстиции Муравьеву, жалуясь на ослушание Лопухина. Муравьев послал Лопухину депешу с предложением немедленно явиться к Плеве. В трехчасовом докладе Лопухин доложил Плеве ход революционного движения в губернии, очертив перспективы революционного движения по всей России, указав на несомненный общий взрыв недовольства и говоря о необходимости коренных реформ. Результатом этого доклада Плеве и предложил ему занять пост директора Департамента полиции. Будучи директором Департамента полиции, Лопухин три раза писал Плеве о готовившихся на него покушениях и что будучи не в силах их предотвратить, просил его уволить. Плеве не соглашался. 15 июля 1904 г. он был убит. В начале 1905 г. убит был великий князь Сергей Александрович, после чего Лопухин был смещен на должность эстляндского губернатора и в октябре того же года, будучи губернатором, предложил Ревельской городской думе организовать милицию. Город согласился и предложил выполнение сего рабочим. Те потребовали выпуска всех арестованных, Лопухин приказал освободить их, но прокурор ему в этом отказал. Тогда Лопухин своей властью приказал выпустить. Последствием этого в городе три дня царило наружное спокойствие, на четвертый же день возникли серьезные беспорядки, последствием чего до 200 человек было убито. Лопухина уволили без пенсии. Лопухин пожелал перейти в адвокатуру, но его туда не приняли.
20 января в Государственной Думе предъявлено было два запроса правительству по делу Азефа, один от социал-демократов, другой от кадетов. Суть обоих запросов заключалась в том, что Азеф, будучи видным представителем Партии социалистов-революционеров, с самого основания партии участвовал в совершении ряда террористических актов, состоя в то же время агентом Департамента полиции. Запросы были переданы в комиссию по запросам, которая 27 января подвергла их обсуждению. Председателем заседания избран был Шубинский. Открыв заседание, он старался выяснить понятие о провокации. По его мнению, провокационный акт — это такой, когда преступление умышленно устраивается, но не доводится до конца. 'Можно устраивать, — говорил он, — покушения, привозить революционную литературу, но с тем, чтобы покушение не состоялось, литература не дошла и чтобы полиции выдать преступника. Это и будет настоящей провокацией'. Но если покушение доводится до конца, то это, по мнению Шубинского, является уже соучастием в преступлении.
Граф Бобринский как докладчик предлагал оба запроса рассмотреть отдельно, так как, по его мнению, запрос социал-демократов, как основанный на голословных данных преступных организаций, материалы коих не имели документальных данных, неприемлем. Социал-демократ Покровский, защищая свой запрос, говорил, что особо трудно провести грань между соучастием и чистой провокацией. Провокатор может лишь инспирировать покушение, а независимо от него все же покушение может состояться.
Депутат Крупенский говорил, что бульварная печать раздувает Азефа, Думе же непристойно этим заниматься, раз нет документальных данных о провокации. H. H. Львов, напротив, утверждал, что дело Азефа имеет громадное значение, так как оно — явление не исключительное, а является прямым следствием известной системы, применяемой русской политической полицией. Система эта когда-то называлась 'зубатовщиной', затем эта система привела к 'гапоновщине', система эта устроила и 9 января. В этом и ужас, и позор всей системы, говорил он. Он говорил также, что, может быть, Партия социалистов- революционеров и не заслуживает доверия, но не следует забывать, что публикуя свои разоблачения, партия совершает самоубийство, поэтому можно думать, что в такой момент она говорит правду.
После долгих дебатов большинством голосов комиссия постановила предложить Думе принять запрос кадетов, социал же демократов отклонить, так как он по характеру своему является не запросом, а скорее обвинительным актом, предъявляемым правительству. Запрос же кадетов комиссия находила желательным принять, надеясь, что при обсуждении его в Думе дело Азефа получит полное освещение.
11 февраля в Думе и рассматривался запрос по делу Азефа. Все депутаты были на своих местах, ложа министров была переполнена, места для публики также. В великокняжеской ложе присутствовали царь Фердинанд Болгарский и великий князь Николай Михайлович. В защиту запроса социал-демократов выступили социал-демократ Покровский, а затем и Булат, привезший, как говорили, из Парижа очень 'важные' документы, разоблачавшие террористическую деятельность Азефа. Эти 'важные документы' оказались двумя письмами, из коих одно было даже не подлинное, оба письма были наполнены голословными бездоказательными данными об участии Азефа в террористических актах.
После ряда ораторов выступил депутат Пергамент и сказал речь прекрасную по форме, но полную одних общих фраз, ядовито нападая на министра внутренних дел Столыпина. Последний по свойству своего характера не мог, конечно, оставить эти нападки без возражения и выступил с обычной своей прямотой. […]
После Столыпина выступал еще ряд ораторов, так что и весь последующий день Дума посвятила вопросу об Азефе, вернее, прениям по поводу речи Столыпина, давшей для этих прений большой материал. Азефа, собственно говоря, забыли, а выступавшие депутаты главным образом останавливались на сообщении Столыпина об участии Милюкова, Набокова и князя Павла Долгорукова в Парижской конференции социалистов-революционеров и об их стараниях помешать удачной реализации и русского займа за границей 8.
