Рейнбота, его обнимали, целовали, пожимали руки…
Так закончилось дело бывшего московского градоначальника, принесшего несомненную пользу городу в 1906 г. и ценимого в Москве администратора. Помощник Рейнбота, отставной полковник Короткий, судившийся вместе с ним, был присужден к одинаковому наказанию, хотя его преступления значительно превосходили преступления его начальника. Но я считаю, что это было справедливо, так как Короткий, не имевший ни малейшего понятия о полицейской службе, будучи в полку скромным офицером без всяких средств, попав в обстановку совершенно для него новую, полную широких соблазнов, не устоял и покатился под гору. Он был свидетелем, как его начальник генерал Рейнбот швырял деньгами, никогда не стесняясь в средствах, как он жил широко, никогда не задумываясь над вопросом, законно или незаконно то или иное его распоряжение, которое, ему казалось, для дела ли или для популярности ему было нужно, — все это, конечно, такого человека, как Короткий, который хотя и был безусловно честным офицером в полку, но, очевидно, без строгих принципов, не могло не развратить, он счел долгом следовать за своим начальством на кильватере, а так как средств у него не было (у его жены тоже), которые он мог бы безнаказанно расходовать, то, естественно, соблазн был велик, и Короткий пошел по наклонной плоскости, запутавшись, под влиянием шатких принципов своего начальника, в своих взглядах и перестав понимать, что честно и что бесчестно. Поэтому я не могу держаться в этом деле того взгляда, что Короткий подводил Рейнбота, как многие это думали. Я думаю, что Короткий явился жертвой Рейнбота, и потому Сенат совершенно правильно отнесся к ним обоим одинаково, хотя преступления Короткого были рельефнее.
18 июня Государь помиловал обоих — и Рейнбота, и Короткого.
18 мая в Москве скончался В. О. Ключевский, почетный член Московского университета и заслуженный профессор русской истории. Имя его пользовалось заслуженной и почетной известностью, благодаря его ученым трудам, курсам истории и целому ряду поколений его учеников. Он профессорствовал в течение 40 лет и скончался на 71 году своей честной, трудовой, на пользу родной истории, жизни. Весть о его смерти вызвала большую скорбь. Отпевали его в университетской церкви, хоронили в Донском монастыре.
Я узнал о его кончине в самый день моего отъезда за границу, так что, к сожалению, был лишен возможности помолиться у его гроба и отдать последний долг. Мне это было очень досадно, так как я хранил в своем сердце глубокое уважение и почитание к В. О. Ключевскому, вспоминал всегда с таким благодарным чувством его интересные лекции в доме генерал-губернатора, при жизни великого князя Сергея Александровича, который был его большим почитателем и иногда приглашал его по вечерам. Эти вечера бывали очень интересны. Ключевский обыкновенно бывал очень в духе, очень много читал и рассказывал. Мы слушали его всегда с наслаждением и волнующим интересом.
14 мая я выехал в разрешенный мне двухмесячный отпуск, намереваясь проделать лечение в Наухгейме. По дороге я остановился в Берлине, где провел целый день. Берлин, как город, мне всегда очень нравился, особенно своей чистотой и порядком на улицах.
По приезде я тотчас же отправился в гостиницу 'Континенталь' узнать об А. А. Козлове (бывшем московском генерал-губернаторе) и был весьма обрадован, застав его дома, по данному мне адресу. Он тоже обрадовался мне, и мы условились встретиться к обеду в 'Континентале'. Отлично пообедав и дружески наговорившись, я проехал в больницу какого-то известного профессора, где находился на излечении П. Н. Дурново, бывший министр внутренних дел, бывший тогда в опале (ему было предложено выехать за границу после конфликта в Государственном Совете по поводу законопроекта о введении земств в западных губерниях).
Я застал Дурново в полутемной комнате, ему предстояла очень серьезная глазная операция. Мой визит его, по-видимому, очень тронул, он был очень одинок в Берлине, так как кроме А. А. Козлова, который мне и сообщил о нем, его никто не навещал. О политике я с ним не говорил, он слишком болезненно относился к этому вопросу, а меня предупредили, что всякое волнение ему очень вредно. Операция обошлась благополучно, и П. Н. Дурново вернулся в Петербург поправившимся. Мое посещение в такое тяжелое для него время оставило в нем благодарное ко мне чувство, и когда я уже был товарищем министра внутренних дел, то, несмотря на некоторую разность наших взглядов относительно ведения дел в Департаменте полиции, он всегда относился ко мне не только доброжелательно, но и предупредительно.
В Наухгейм я приехал 16 мая, очень хорошо устроился, застал своего старого доктора Янковского, который и прописал мне обычное лечение. Приходилось вставать в 6 часов утра, пить молоко с яйцом в 6 с половиной, принимать ванну в 7 с половиной, потом лежать час, но не спать, массаж, прогулка, обед в 1 час, затем отдых в течение часа, прогулка, фрукты в 5 часов, ужин в 7 часов вечера, а в 10 стакан молока и спать. По истечении каждых шести дней полагался день полного отдыха; этими днями я пользовался, чтобы куда-нибудь съездить, так как в Наухгейме было чересчур тоскливо.
Я навестил моего товарища по полку графа Муравьева — полтавского губернатора, который лечился в Хомбурге — это местечко совсем близко от Наухгейма, всего 2 часа езды по железной дороге. Курорт этот не представлял собой ничего особенного, был значительно меньше Наухгейма и для более легких больных, поэтому и вся жизнь там и режим были другие. Потом я совершил и более дальнюю поездку, навестив моих друзей Белевских, у которых под Баден-Баденом была своя вилла.
Граф Белевский был сыном великого князя Алексея Александровича и дочери поэта Жуковского. Все его детские и юношеские годы протекли за границей в Бадене. По кончине матери его дядя, Павел Васильевич Жуковский, привез его в Россию, где не отец его, а дядя, великий князь Сергей Александрович, принял в нем большое участие и, проявив к нему чисто отеческое отношение, вывел его в люди, если только можно так выразиться. Великий князь помог ему довершить образование, затем для отбытия воинской повинности устроил его вольноопределяющимся в Сумской драгунский полк, квартировавший в Москве, а затем, когда он произведен был в офицеры, взял его к себе в ординарцы, а затем и в адъютанты. Будучи адъютантом, граф Белевский женился на фрейлине великой княгини Елизаветы Федоровны княжне Трубецкой. Эта была очень счастливая пара. Великий князь и тут проявил много нежной заботы и ласки к своему племяннику, приняв самое близкое, непосредственное участие в этой помолвке; приискал им небольшой скромный особнячок и обставил его всеми удобствами и уютом, вдаваясь при этом в самые мелкие детали. До кончины великого князя они оставались в Москве, после чего переехали в Баден, где приобрели себе очень красивую виллу.
В этой вилле я и посетил их, приехав к ним совершенно для них неожиданно. Вилла и вся окрестность поразили меня своей красотой. Мы не видались шесть лет, так много было пережито за это время, что было что пересказать друг другу. Детей узнать нельзя было, до того они за это время выросли. Я пробыл у них сутки и с сожалением покинул их гостеприимный кров, чтобы вернуться в Наухгейм.
Узнав от них, что в Бадене проживает принцесса Мария Максимилиановна Баденская, с которой моя сестра была особенно близка и которая и ко мне всегда проявляла большое внимание, я решился ее навестить. Спросив по телефону, в котором часу ее величество разрешит мне приехать к ней, я в назначенный час был у нее. Она была изумлена видеть меня у себя, засыпала меня вопросами о моей сестре, долго меня не отпускала и, прощаясь со мной, выразила надежду скоро свидеться в России, куда она собиралась поехать через две недели, чтобы провести часть лета у брата своего князя Георгия Максимилиановича на Сергиевской даче близ Петергофа, где гостила в то время и моя сестра. Принцесса Мария Максимилиановна была старшей дочерью великой княгини Марии Николаевны (дочери Николая I от брака ее с герцогом Лейхтенбергским), вышла замуж за принца Баденского, овдовела. От этого брака у нее были сын и дочь. Сын Макс, впоследствии владетельный герцог Баденский, фигурой и лицом удивительно напоминал своего прадеда Николая I, пользовался во всей Германии большим уважением и после отречения Вильгельма II в 1918 г. некоторое время стоял во главе вновь сформированного министерства, в роли президента.
Вернувшись в Наухгейм, несколько освеженный после поездки в Баден, я продолжал свое лечение. Возвращаясь как-то домой после ванны, я вдруг вижу, что ко мне бежит навстречу хозяин виллы, где я жил, и держит как-то особенно почтительно конверт, адресованный на мое имя. Оказалось, что это было письмо от обер-гофмаршала великого герцога Гессенского с извещением, что его высочество приезжает в Наухгейм и приглашает меня к завтраку в Курхаус к 12 часам. Хозяину страшно хотелось узнать, что может мне писать обер-гофмаршал их Государя. Я удовлетворил его любопытство, сказав, что это приглашение к завтраку. Надо было видеть, как его лицо озарилось, он несколько раз произнес: 'Das ist eine sehr grosse Ehre, eine
